Федор Синицын - Россия и кочевники. От древности до революции

Действительно, у восточных славян издревле отмечалась «неполная оседлость на основе земледелия». Такой образ жизни сохранялся и позднее. Для Российского государства он был даже полезен – в частности, для колонизации свободных земель. В некоторых местностях Сибири у русских сложилось хозяйство со значительной долей скотоводства и неполной оседлостью, близкой к полукочевничеству. На Кубани в конце XVIII в. переселенные туда запорожцы начинали с преимущественно скотоводческого кочевания. У донских казаков до середины XIX в. так же были заметны остатки этого культурного комплекса. Очевидцы отмечали, что «в летнюю пору казаки делаются совершенно кочевым народом»[58].

С другой стороны, С.А. Плетнева считала, что «полукочевничество» среди оседлых народов касалось только некоторых групп людей, «выброшенных» земледельцами из своей среды в степь (обычно это происходило на пограничье). На Руси такими были «бродники», в России – казаки, которые «проникались духом кочевой жизни, теми традициями “всадничества”, которые существовали и культивировались в степях»[59].

Кочевые общества имеют свои особенности, которые не оспаривают, пожалуй, большинство ученых. Во-первых, это экологическая приспособленность. Кочевники освоили огромные пространства, не подходящие для земледелия и в целом имеющие неблагоприятные природные условия[60]. Они смогли наиболее рационально и стабильно использовать сухие степи, полупустыни, пустыни и кормить на них гораздо более обширное население, чем это смогли бы сделать земледельцы[61].

Кочевники адаптировались к циклическим засухам и сопровождающему их голоду[62], выработав способность эксплуатировать скудные, «лоскутные» ресурсы. Может показаться абсурдным, но это факт: иногда, чем больше на определенной территории находится кочевых скотоводов, тем лучше они могут пережить климатические катастрофы – например, пыльные бури и засухи (как это было в Сахеле в начале 1970-х гг.)[63].

Кочевое общество лучше, чем многие другие, умеет жить в равновесии с природой[64], не нарушая экологический баланс. Мало того, умеренное вмешательство человека – выкашивание травы с целью заготовки сена, выпас скота – даже приводит к процветанию растительности (на ходу травоядные не успевают съесть всю траву сразу, а скусывают лишь верхушки растений)[65].

Однако есть и обратная сторона «слияния» кочевников с природой – их сильная зависимость от стихии. Падеж скота во время гололедицы (джут, зуд) и эпизоотии – постоянные спутники кочевого общества[66].

Во-вторых, кочевые общества отличаются отсутствием права частной собственности на землю (в «оседлом» понимании этого института). Постоянные миграции не давали возможности установить чьи-либо права на ту или иную территорию, хотя и не делали ее «свободной» и «никому не принадлежащей»[67]. Определенными пастбищами пользовались конкретные кочевые общества или отдельные хозяйства – в пределах своих племенных границ (хотя иногда и нарушали их)[68]. Так, казахи-кочевники «имели рыхлую, но все-таки заметную связь с территорией», мигрируя по определенным маршрутам[69].

Не было у кочевников и недвижимой собственности (в «оседлом» понимании), т.к. «никто не видел никакой выгоды в том, чтобы прочно утвердиться в каком-нибудь определенном месте степи»[70]. Ценность представляли только скот и движимые вещи (повозки, юрты и пр.)[71].

В то же время отсутствие частной собственности на землю вызывало проблемы. При кочевом скотоводстве для существования человека требуется значительно больше земли, чем в условиях земледельческого хозяйства. Поэтому в определенные периоды у кочевых народов за землю (т.е. за хорошие пастбища. – Ф.С. ) шла самая острая борьба[72].

В-третьих, закономерно, что кочевникам присуще неприятие оседлости, восприятие ее как «тяжелой и бедной жизни» – в противоположность высокой престижности кочевания, отказ от которого равен потере свободы и представляется совершенно невозможным[73]. Так, в Персии временно осевшие под давлением властей кочевники иногда возобновляли миграцию (когда государство «отпускало вожжи») даже без запаса скота и соответственно возвращения к скотоводству[74] – только чтобы опять вести привычный мобильный образ жизни.

Оседлое существование казалось кочевникам унижением[75], они презирали оседлый образ жизни земледельцев и горожан[76], выражая «одинаково гордое презрение ко всем, кто не живет под шатрами: ремесленникам, торговцам, земледельцам»[77]. У крымских татар в XVII в. было проклятьем «пожелание жить по-христиански оседло и нюхать собственные нечистоты». Ненцы-кочевники до сих пор совершают ритуальное очищение «нибтара» после посещения поселка[78]. Шейхи трансиорданских бедуинов в XIX в. отвечали османским властям, что «умрут, если будут вынуждены оставаться на одном месте два месяца»[79].

В-четвертых, кочевникам присуща повышенная воинственность – это прекрасные воины, практически постоянно находящиеся в боевой готовности. Важную роль в мировой истории сыграла военная сила кочевников[80], которые превосходили оседлых по военной организации[81] (по крайней мере, пока не появилась артиллерия), хотя и были меньше их по численности. Один из основоположников евразийства, П.Н. Савицкий, писал, что «кочевой мир опоясан рядами укрепленных линий», которые «показывают, насколько окраинные страны должны были считаться с военной силой степняков»[82]. Хотя многие кочевники могли «жить совершенно спокойно и мирно… гнушаясь войной и насилием»[83], однако там, где среди скотоводов получило широкое распространение оружие, например в Сомали, Южном Судане и прилегающих районах Эфиопии и Кении, вооруженные конфликты продолжаются до настоящего времени[84].

В целом кочевники существенно повлияли на ход исторического процесса, особенно на начальных его этапах, заложив в той или иной степени основы многих государств и цивилизаций. Важную роль сыграло кочевничество в процессе этнокультурного взаимовлияния народов Евразии и Африки[85].

В-пятых, для кочевого общества характерен родовой строй, т.е. оно базируется на основе кровно-родственных связей[86], на мифе об общем прародителе и единодушном признании общей принадлежности к расширенной родственной группе. Известный культуролог Б. Малиновский усматривал функцию родовой (клановой) системы в том, что она умножает число человеческих связей, пронизывающих все племя-нацию в целом. Это делает обмен услугами, идеями и благами более широким, чем в сообществе, организованном просто по принципу расширенных семей и соседских групп[87].

У кочевников принадлежность к роду имела первостепенное значение. В дореволюционный период русские ученые утверждали, что «техническая база скотоводства такова, что адекватным ей общественным строем является именно родовой строй». Они считали, что т.к. при кочевом образе жизни невозможно возникновение государств и частной собственности на землю, то только родовой строй дает кочевникам возможность использовать общинное землевладение[88], т.е. совместную эксплуатацию пастбищ.