Николай Осокин - Альбигойские войны 1208—1216 гг.

Католики надеялись, что красноречивый Фулько будет привлекать в церковь своими проповедями так же, как привлекал некогда рыцарей своими песнями. Но лишь только бывший трубадур переменил тон и вместо нежных стансов любви стал цитировать псалмы, среди тулузцев его популярность пала. Храмы по-прежнему оставались пусты. Арнольд был в отсутствии. У легатов и его товарищей опустились руки. Петр и Рауль хотели уже отказаться от возложенного на них дела и удалиться в монастырь. Но тут их выручило неожиданное обстоятельство.

В это самое время случилось проезжать через Тулузу епископу кастильского города Озьмы, дону Диего. Его, в сопровождении нескольких монахов, послал король Леона Альфонс VIII в Скандинавию сватать невесту инфанту Фердинанду. Один из спутников епископа, его любимец, кафедральный приор, по имени Доминик, еще во время первым проезда через Тулузу успел заставить говорить о себе. Сказывали, что он в одну ночь успел обратить закоренелого еретика, у которого им пришлось остановиться. Теперь путешественники возвращались из домой. Дон Диего, увидавшись с легатами в Монпелье, с первого слова стал говорить об еретиках, которые, после Византийского похода, тогда всецело занимали Церковь.

– Увы! – говорил Рауль, весь в слезах. – Здесь мы совершенно бесполезны. Наше пребывание только унижает достоинство святейшего отца и величие Церкви. Время нам удалиться на гору для молитвы с Моисеем, так как биться с врагами в рядах Иосии мы больше не можем.

– Братья, – отвечал дон Диего, – помните, что врач только тогда и напрягает все усилия, когда велика опасность для больного. Чтобы восстановить сокрушенную веру, надо, мне кажется, употребить те самые средства, которые содействовали ее торжеству.

– Какие же?

– Вспомните, как проповедовали апостолы. Они питались милостыней, ходили пешие, блистали не царским блеском, а добродетелями, были сильны силой возвещения истины. Нам следует подражать их святому примеру.

Легаты почувствовали намек на характер своих действий, на свою гордость, пышность, честолюбие. На этот раз в их внутренней борьбе одержал победу их католический энтузиазм.

Кастельно молчал. Рауль продолжал говорить.

– О, Боже! Чего бы мы не сделали для славы имени Твоего, для торжества Твоего дела. Но кто же направит нас по этому новому пути, по евангельской стезе? Ведите нас, епископ, помогите нам сокрушить еретиков.

– Мне ли, грешному, указывать путь спасения другим! Нет, я никогда не буду вашим вождем; но во мне вы найдете брата и помощника. Вместе мы станем трудиться, дабы изгнать демона, который овладел этой несчастной страной[14].

И, следуя своему oбещанию, епископ тотчас же распустил свою свиту, слуг, отослал экипажи. Показывая пример легатам, подобно нищему, он остался без всяких средств к существованию, обрекая себя на милостыню. При нем остался тот самый Доминик, которому когда-то удалось здесь совершить чудо и о котором ходила молва как о святом.

Этому человеку суждено было играть немаловажную роль в будущем прозелитизме католичества, а системе его, косвенным путем, – в искоренении альбигойства.

Жизнь святого Доминика (1170–1221 г.), как и не менее знаменитого современника его, св. Франциска, не лишена налета легендарности. Он происходил из богатого кастильского дома д’Аца, из местечка Каларнога, недалеко от Озьмы. С шести лет он был определен к духовной должности. Он пошел в Налепсию, в тамошнее высшее училище, послужившее родоначальником Саламанкского университета. Здесь он выказал большие способности и, вместе с тем, склонность к созерцательной жизни. Вернувшись домой, во время голода он раздал все, что имел, и тем подал пример другим. Епископ, отдавая ему должное, сделал Доминика каноником и записал в августинское братство, только что открывавшееся; в монастыре вскоре его избрали приором[15]. Обладая энергией и красноречием, он видел свое призвание в проповеди и нашел свое поприще в Лангедоке. Он стал руководителем того дона Диего, который позже стал руководить другими.

Самоотречение епископа, провозглашенное в беседе с легатами, подготавливалось и совершалось под влиянием Доминика. Босой, истекая кровью от острых камней, Диего иногда терял энергию, тоскуя о привольных палатах своего аббатства. «Смелее, веселее, – тогда раздавался голос его спутника. – Бог обещает нам победу; кровь наша льется за грехи наши». В Монреале проповедники, с трудом добывавшие себе дневное пропитание, встретились с аббатом Арнольдом, который привел с собой 12 других аббатов, ходивших за ним «наподобие апостолов». Здесь повторилась монпельерская сцена с той разницей, что убеждал на этот раз не епископ, а Доминик.

«Вы путешествуете с целыми обозами мулов, полными нарядов и всяких яств – с чего бы еретики стали верить вашим поучениям! Они и без того ищут предлоги для обличения разврата наших духовных лиц, а особенно монахов. “Посмотрите, – скажут они, – как эти пышные люди поучают о Спасителе, который ходил босым; послушайте, как эти богачи презирают бедных”. Если вы хотите что-нибудь сделать, то прежде всего бросьте ваш суетный блеск, ступайте босыми, поучайте собственным примером». Арнольд вполне сочувствовал тому. Он разослал своих апостолов по всей стране, предписав им искать диспутов с еретиками.

Рвение же Доминика росло постоянно. Среди католиков не переставали говорить о его чудесах. После одного богословского диспута он изложил свои доводы на бумагу и вручил ее еретикам. Те на первом же своем собрании решили ее сжечь. Трижды бросали ее в огонь, но бумага не занималась пламенем. Один солдат, пораженный этим, якобы поспешил обратиться в католичество. Но не только подобными чудесами достигал усмеха Доминик. Когда ему приходилось сталкиваться с неминуемой опасностью во время споров с ожесточившимися альбигойцами, он поражал их тем же хладнокровием, каким они привыкли поражать католиков. Вообще Доминику его поприще казалось недостаточно обширным: он говорил, что пойдет искать мученического венца за неведомым морем[16].

При перемене целей и способов борьбы и при таком новом деятеле, каким был Доминик, удаление Диего не могло повредить успеху католиков. На обратном пути в Испанию, в Памьере, Диего встретился с вальденсами, с которыми имел большой диспут, в присутствии епископов Тулузского и Каркассонского. Свидетелем его стал сын графа де Фуа, Раймонд-Роже, один из могущественных покровителей альбигойцев; жена его и сестра были рьяными последовательницами Вальдо. Граф отвел для состязания свой дворец. Католическая летопись говорит, что Диего остался побежденным, но граф, посредник при диспуте, как ни расположен был к еретикам, принужден был обличить их и приговорить к светскому наказанию[17].