Ал Алтаев - Гроза на Москве

Князь Вяземский с Басмановым, смеясь, вошли в полутемный кабак и, не снимая шапок, уселись на лавку. Вяземский небрежно бросил золото на стол, липкий от пролитого вина и меда, и крикнул громко:

- Здорово, братия честная! Бьет челом вам Афонька; пришел с казною, да и вы раскошеливайтесь! Станем играть в кости да шашки, пока не зазвонят к вечерне!

Отовсюду отозвались пьяные голоса:

- Келарь! Келарь!*

_______________

* К е л а р ь - монах, ведающий монастырскими припасами.

- За здравие отца-келаря!

- Да будь по-твоему, отче честной.

- Звони в золотые колокола, начинай обедню!

Распоясанные фигуры поднимались из-за столов.

- Пахомыч, дурацкая твоя рожа, нешто не видишь, отец-келарь пришел, а с ним Федорушка, красна девушка Федорушка, по прозванью Басмановна! Выкатывай бочку вина!

Люди неистовствовали, колотили кулаками по столам так, что посуда звенела и падала на пол, а мед, расплескавшись, лился ручьями; они неистовствовали, кощунственно называя по новому монашескому уставу царской придворной жизни Вяземского келарем.

- Ванька Лыков бил челом честной братии перед дорогою, просил помянуть его грешную душу и казну прислал... пей, братия, поминай раба Божьего Ивана!

Кабатчик ходил между столами, наполняя опустевшие кубки. Многие из опричников, захмелев, валялись на оплеванном скользком полу, пачкая в лужах пролитого вина нарядные кафтаны; другие тянули хриплыми фальшивыми голосами:

Дон-дон-дон,

Отец Спиридон!

Помилуй Серегу,

За его берегу!

Упокой Степана,

Упокой чурбана!

Дон-дон-дон!

Кубки изображали колокола; выходила дикая, но красивая мелодия перезвона; уныло под этот перезвон звучал мрачный напев Вяземского:

- Со святыми упокой!

- Степана! Степана! - подхватывали с диким гиканьем опричники.

Мрачный кабатчик молча наполнял стаканы.

Среди этого дикого похмелья один только человек оставался безучастным. Лица его не было видно; он лежал ничком на столе и не шевелился.

- Гляди, Васюк, - крикнул Вяземский, - брат-то твой запечалился с чего? Не пьет, не ест...

От стола отделилась громадная фигура с черной всклокоченной головою, орлиным носом и густыми, нависшими над глазами бровями. Было что-то дикое, что-то зловещее в этом лице, было что-то могучее во всей фигуре с распоясанным кафтаном. Он засмеялся, и смех его напоминал рычание дикого зверя.

- Аль ты, Михайло Темрюкович, кручинишься по Гришке Грязном? спросил Басманов.

Брат царицы Михайло, или Мамстрюк Темрюкович, князь Черкасский, опять раскатился громким хохотом.

- Проигрался мне дочиста. Кроме кафтана ничего не осталось, да и тот не горазд! - сказал он. - Вот и закручинился.

- Не кручинься, Гриша, - крикнул Вяземский, - запишись в опричнину станешь богаче князя. А пока ступай к нам пить.

Григорий Грязной не шевелился.

- Да ну, ты, крючок, пером немного настрочишь. А батюшка нам с тобой невеликую рухлядишку да казну оставил! - шутливо отозвался Василий Грязной. - Аль и пить с нами брезгуешь?

Его наглое лицо со вздернутым носом улыбалось. Он давно уже уговаривал служившего в приказе брата записаться в опричники, но тот не соглашался.

- Не тебе ли, Федорушка, он под пару? Может, поп, как крестил вас обоих, так спутал: девку мальцом назвал!

- Эва! Погляди, каково Федор вино хлещет!

- Погоди, Гриша, не кручинься, - сказал вдруг Вяземский, - хочешь, я тебе денег дам? Может, отыграешься?

Голова Григория поднялась от стола. Тусклый свет, проникавший сквозь затянутое пузырем окно, озарил молодое лицо с припухшими веками красивых карих глаз.

- А коли проиграю? - медленно, лениво вымолвил он.

- Ну и пропадут наши денежки!

Григорий потянулся и встал.

- Давай, - коротко сказал он и протянул руку. Глаза его вспыхнули, и лицо сделалось красивым и осмысленным.

- Давай, - повторил он нетерпеливо и другою рукою опрокинул в горло чарку.

- Экий скорый! - засмеялся Вяземский и кинул на руку Грязного два золотых.

Григорий весь дрожал мелкой дрожью нетерпения и бросил сквозь зубы:

- Садись, князь!

Мамстрюк лениво подошел к столу и кинул кости. Опричники с любопытством следили за игрой и спорили:

- Отыграется!

- Пропал, Гриша, пропал!

- А, так ему и надо, не наш - земский!

- А может, и нашим будет!

- Валяй, Гриша, по всем трем!

- Что, отыгрался?

- Эх, миляга, не везет ему; плохо бабушка ворожит!

Кабатчик разменял золотые Грязного на мелочь. Стучали кости о стол, звенели деньги, и кучка мелких монет возле Григория все таяла.

Он хрипло кричал:

- Отыграюсь, князь, отыграюсь! Кидай кости! Сколько?

Не спускал Григорий жадных глаз с рук Мамстрюка, и лицо его стало смертельно бледным. Наконец, исчезла последняя монета, а с нею и последняя надежда отыграться.

Григорий вскочил. Карие глаза его бегали; рот кривился жалкой, растерянной улыбкой, грудь высоко поднималась, а губы все еще повторяли:

- Я отыграюсь... Я отыграюсь...

- Ау, брат! - засмеялся Мамстрюк. - Близок локоть, да не укусишь! Чем отыграться-то вздумал?

Григорий обернулся к брату.

- Брат Вася, выручи!

- Выручал! - нагло захохотал Василий. - Тебя из Балчуга не вытянешь! Да и нету у меня денег: давеча последние прогулял!

Он говорил правду: веселый, шальной, не скупился на грубые потехи и швырял деньгами, оттого у него всегда был пустой карман.

- У Васюка искать денег все равно, что на Москве правды, - засмеялись опричники.

Григорий обвел окружающих тоскливым взглядом.

- Я отыграюсь, - сказал он уверенно, - только выручите... Дайте денег... малость дайте... Кто выручит, голубчики?

- Я выручу, Гриша!

И из-за князя Вяземского вышел, по-женски вертя боками и выгибая тонкий стан, румяный Басманов. В голубых глазах его опять прыгали недобрые огоньки.

- Хочешь, я выручу, Гриша?

- Выручи, сделай милость, я отыграюсь!

- А коли не отыграешься, как с тебя взыскивать? Я ведь не Афоня, даром не даю: он - князь, а у князя казна не считана... А я из грязи - в князи, да и наряды страсть люблю, так мне каждая копеечка дорога.

- Отдам, отдам, Федор Алексеевич!..

- А коли не отдашь...

Он смотрел на Григория, как кошка, зажавшая в лапах мышь.

Григорий побледнел и твердо вымолвил:

- А коли не отдам, на правеж* ставь...

_______________

* П р а в е ж - взыскание долга с истязанием.

При этом слове опричники переглянулись. Страшен был правеж, а всем ведом был жестокий нрав Федора Басманова. Если Григорий не отыграется и не отдаст взятых денег, он не задумается выставить должника перед судным приказом на многолюдной Ивановской площади и сечь, пока не вернет долга или не найдет за себя заместителя.

Все молчали, затаив дыхание. Григорий Грязной проговорил, тяжело роняя слова:

- Я повторяю: коли не отдам - на правеж ставь... Все слышали...