Ал Алтаев - Гроза на Москве

Из зеленой чащи садовой послышался щебет заморских птичек канареек, что висели в клетках под деревьями, и крик попугая - птицы диковинной, что говорит по-человечьи.

Странная птица кричала: "Царская милость! Царская милость! Челом бью!"

Царица засмеялась опять своим загадочным смехом, а Агния подумала: "Ох, прости Господи, точно русалка нечистая смеется!"

В душе она осуждала царя, выбравшего себе в жены дочь поганого басурманина: разве мало было девиц достойных на Руси? Так нет, царю не удалось жениться на другой басурманке, польской королевне Катерине, он, должно быть, с досады, и выбрал черкешенку.

- Ахти мне, бедной, - вскрикнула Агния, - лалы-то*, лалы! Ровно твои алые губы, государыня царица! А алмаз-камень горит, ровно твои очи... А жемчуг... ровно твои зубки... Гляди: зерно к зерну... Хочешь, расскажу тебе предивное сказание? Дивен камень алмаз, находят его в Аравийских землях. Коли его воин носит на себе на левой стороне, то хранит его Господь многомилостивый от супостатов, от всяких свар и нечистых духов. Тот же камень не позволяет воину уснуть и оказаться отравленным. Коли к тому камню отрава приблизится, то камень начнет темнеть; его же хорошо держать людям-лунатикам. Да ты, матушка-царица, кажись, не слушаешь?

_______________

* Л а л - драгоценный камень красного цвета.

Мария смотрела беспокойно. Вдруг в глазах ее мелькнуло лукавое выражение. Она достала маленькую золотую ленту с жемчужинкой и протянула ее старице.

- Возьми себе, ну, бери! - сказала она и засмеялась нетерпеливо. - Да иди себе... Мне сказки прискучили... Пошли мне постельницу... Настасью Васильевну.

Репья быстро исчезла в объемистом кармане старицы Агнии: она подумала о том, какой славный подарок будет у ее племянницы, молоденькой сенной боярышни Дуни.

- Одним духом, матушка-государыня... прискучила я тебе, глупая...

Царица вскочила, быстро спрятала в подголовнике украшения, подбежала к окну, протянула руку и сорвала соблазнительно красные ягоды. И в тот момент, когда ее белые зубы надкусили кисть рябины, лицо исказилось гримасой. Нет ничего в этой земле, что не было бы обманом! Красивы ягоды, а вкус - хуже полыни!

- Эх, государыня царица, - раздался за спиною Марии елейный голос постельницы Настасьи Блохиной, - ты уж изволила пробудиться! Да и ягодки-то кушаешь... остерегись... долго ли занедужить, а что тогда государь мне скажет? Ахти, мне и невдомек: тебе сладости захотелось? Хочешь, коврижечку принесу мягкую, медовую или яблочко румяное, наливное, аль сливу вареную, аль орехов?

Царица быстро обернулась. Глаза ее горели.

- Не хочу сладкого!

Старуха растерялась.

- Так, может, хочешь, матушка-государыня, я домрачея* позову? Он тебе на гусельках сыграет, сказочку скажет... Государь царь изволил приказывать, чтоб тебе, государыне царице, коли заскучаешь, с княгинею Ульяною** свидеться... Сказывают, на покойную царицу благочестием княгиня похожа...

_______________

* Д о м р а ч е й - музыкант.

** У л ь я н а - жена брата Ивана IV Юрия Васильевича.

Мария сдвинула брови. Она не любила эту кроткую женщину с потупленными голубыми глазами и смиренной речью. И зачем это ей постоянно ставят в пример покойную Анастасию? Неужели ж ей вечно жить под началом у покойницы?

- Не хочу я княгиню! - отрывисто вымолвила она и вдруг заплакала. Никого мне не надо, никого, никого!

Она закрыла лицо руками и плакала тихо, беззвучно, о своей далекой родине. Она плакала, а постельница Настасья Васильевна металась в отчаянии.

- Ох, и горе же мне, страднице непутевой! Кабы я знала да кабы ведала... Да не надо княгини Ульяны, Бог с ней, только не труди своих ясных глазок, матушка! А вот послушай, что я тебе расскажу... Ну, послушай... Давеча, сказывают, государю-батюшке прислали из заморской земли, турецкой что ли, зверя... А тот зверь, сказывают, не то птица, не то змея, а то, может, и птица...

Она утешала царицу, как ребенка. Наконец, та отняла руки от лица и бросилась ей на шею. Она смеялась, и плакала, и дрожащим голосом просила:

- Слушай... ты сходи... сказывали... будто приехала царица Сумбека...

Блохина закивала головою.

- Приехала, государыня, сынка навестить приехала... Завтра у тебя хотела быть...

- Не завтра, а сегодня! - топнула ногою Мария и сверкнула очами, и вдруг, переходя в жалобный просительный тон, заговорила ласково, растягивая слова: - Приведи Сумбеку сюда...

- Что ты, матушка-царица! - даже всплеснула руками Блохина. - Нешто можно! Нешто так, без почета, можно?..

Мария опустила голову.

- Так княженка... Утемиш-Гирея приведи... - прошептала она с мольбою.

Постельница задумалась. Двенадцатилетний Утемиш-Гирей, бывший казанский царь, уже семь лет как был окрещен и назван Александром. Он жил во дворце, разлученный с матерью Сумбекой, которая не согласилась принять православие и была насильно выдана замуж за ненавистного ей русского ставленника Шиг-Алея. А мальчик остался в почетной неволе в Московской земле и жил во дворце самого царя Ивана.

- Царевича Александра достать легче, - раздумчиво, молвила Блохина. Изволь, схожу за ним, коли велишь, только сперва приоденься; я и зеркальце принесу.

Постельница и три сенные боярышни держали зеркальце и шкатулку, оправленную серебром с янтарем, с резьбою на благоуханном дереве, с зеркалом и двумя ящиками. Из серебряных ящиков вынимали они по очереди румянец "турский ступичный знатный", и белильницы, и суремницы, и ароматницы золотые с разными бальзамами, и хрустальное зеркало; растирали в разных бочечках, тазиках и чашечках притирания и наводили благолепие на лицо Марии, и каждая старалась изо всех сил, - непристойным казалось выйти без краски к гостю, даже и к такому маленькому, как царевич Александр. И когда лицо Марии было грубо размалевано и красота ее скрылась под густым слоем красок, девушки закричали хором:

- Ах, и красавица же наша государыня царица! Ну ни дать ни взять икона писаная!

На царице была уже зеленая телогрея, вся в золотых кружевах, жемчуге и самоцветных камнях, а голову ее крепко сжимала раззолоченная кика*.

_______________

* К и к а - женский головной убор.

Скоро в светлицу собрались сенные девушки и вокруг пялец закипела работа. И царица сидела, склонившись над своими пяльцами, но не вышивала. Она не умела вышивать шелками и золотом затейливых узоров, как московские девушки, а Дуня, племянница старицы Агнии, за царицу низала жемчуг и расшивала платок, который должна была надеть в церковь Благовещения царица.

Царица радостно вскрикнула, когда услышала мягкие шаги детских ног, и вскочила, далеко отодвинув от себя пяльцы.

Царевич Александр стоял в дверях. Мария вспомнила разом татарскую речь, на которой говорили при дворе ее отца, и затараторила часто-часто: