Ал Алтаев - Гроза на Москве

_______________

* С п о р т и т ь - портить людей знахарством, наговорами.

- Для твоей милости царской живота не жалею, государь, а только сейчас сказать мне нельзя... сам знаешь...

Он опять опустил глаза.

- На звездах поглядишь?

- На звездах, государь.

- А пока дай ей чего-нибудь да гляди: коли с одного раза зелье не поможет, в другой раз того не давай: узнаю.

- Как можно, государь!

- Чего дашь-то?

Бомелиус подумал:

- Коли у государыни царицы кашель - истолочь надо три зубка чесноку да сварить с медом; кашель выгонит...

- Видишь: у нее озноб.

- А от озноба хорошо поймать живую сороку, вынуть из головы той сороки мозги и ознобленные места мазать...

- А коли порча?

- От порчи помогает трава бронц, пострел и адамова голова... да трава вороново гнездо... а еще лучше трава араин: утопить эту траву в козьем молоке и давать пить... Только сперва я должен узнать, великий государь...

- Ступай же скорее узнавать, - проговорил царь, - а после вечерни будь у меня...

- Завтра поутру, царь-государь... всю ночь буду смотреть звезды...

- Со мною вместе будешь смотреть звезды... Ступай...

Он собрался уходить, откинул фату, посмотрел на смертельно бледное лицо царицы с закрытыми глазами, увидел склоненную беспомощно на плечо голову и позвал женщин.

Царица осталась одна. Она не могла уже говорить и только поманила Дуню, поманила и указала рукою на окно. Дуня колебалась.

Царица приподняла со скамьи голову.

- Открой! - прошептала она с трудом.

Верховая боярыня колебалась, но вспомнила, что в этот день конца августа солнце сильно грело, и решилась исполнить желание царицы.

- Туда! Туда... снесите... - попросила царица.

Скамейку придвинули к самому окну и поудобнее уложили больную на подушках. Она широко открыла глаза и жадно глядела в сад.

Из сада несся пряный аромат последних осенних цветов и прелого листа. На боярышнике краснели ягоды. Блестела радугой паутинка бабьего лета.

- Принесите... цветов... - прошептала царица.

Сенные девушки со всех ног бросились в сад. Дуняша, желая ободрить царицу, сказала ласково:

- Государыня царица, государь очень скручинился, на тебя глядючи... Скорее поднимайся; сама слышала, что говорил лекарю: "Озолочу, как поправишь царицу".

В иное время Мария от этих слов вся расцвела бы улыбкою: теперь она не пошевелилась. Ей было совершенно все равно, скучает ли о ней ее прежний повелитель или просто к ней равнодушен; далеко были ее мысли...

С цветами на коленях лежала она у окна; ветерок шевелил прядки волос ее. Рядом лежал снятый венец. Руки ее перебирали стебли цветов, а глаза были закрыты, и на мертвенно-бледных щеках ярко горели два пятна.

Солнце заходило. У царицы начинался опять мучительный озноб. Боярышни захлопнули окошко. И стало темно и печально в светлице.

Тяжело дышала больная царица; теребила она руками соболье одеяло; широко раскрытыми глазами вглядывалась в глубь покоя, и жадно глотала воздух, и все еще ловила руками рассыпавшиеся по одеялу цветы...

Царь, царский дворец, сенные девушки, светлица - все куда-то исчезло, будто она здесь никогда не жила; перед глазами ее было далекое родное небо, и яркое солнце, и вольный крик степных орлов, и розы, розы без конца... Перед нею были расшитые халаты князей и ковры раззолоченные, и дым кальяна... Перед нею был тихий звон фонтана во дворце ее отца и веселый смех его жен, купающихся в белом мраморном бассейне, и звуки зурны, тихие, протяжные, хватавшие за душу... и пляска... И вдруг почему-то встал образ веселого Утемиш-Гирея, казанского бедного царевича Александра, что умер, зачахнув, совсем молодым. И она, начавшая забывать все языки, кроме русского, вдруг крикнула по-татарски, протягивая руки вперед:

- Салам Алейкум, гяль бара, аралым!*

_______________

* С а л а м А л е й к у м, г я л ь б а р а, а р а л ы м

здравствуй, иди сюда, милый!

Сенные услышали этот гортанный крик и переглянулись. Ах, грех какой, опять затараторила царица по-басурмански! Сколь волка ни корми - он все в лес глядит!

А царица уже видела себя маленькой девочкой, черномазой, черноволосой, с пятнадцатью косичками, переплетенными жемчужными нитями. Она рвет розы в саду своего отца, и звенит, и рассыпается ее смех, как струйки фонтана по мраморному ложу.

- Лови, лови меня, царевич! Лови!

И звенит бубен, и вертится она в бешеной пляске, и прыгают ее пятнадцать черных кос, черных змеек, по плечам.

- Якши! Якши! Салам Алейкум!

Верховым боярышням, постельницам и сенным боярышням - всем казалось, что царица сошла с ума...

Ночью царь не спал. Потайною дверью ввели к нему в опочивальню Елисея Бомелиуса.

Бомелиус вошел своей кошачьей, неслышной походкой, держа в руках ящичек, поставил его на пол и остановился, выжидая и зорко глядя на царя маленькими бегающими глазками.

В этом взгляде было беспокойное любопытство; лекарю хотелось узнать, насколько удалось ему овладеть волею русского царя.

В серебряном шендане с двумя рыбами оплывала восковая свеча. При его свете Бомелиус увидел смертельно бледное лицо с преждевременными морщинами, со складками под глазами, с вылезшею бородою. Все это было и до приезда Бомелиуса на Москву, все это сделала нездоровая жизнь царя в Александровской слободе. Но Бомелиус докончил работу жизни: благодаря Бомелиусу дрожали руки царя и дергалось лицо; благодаря Бомелиусу сделался таким пугливым властный соколиный взгляд, лишь только появлялся при нем чудодейственный всесильный ящичек.

Проходимец-вестфалец, кое-как научившийся в Кембридже медицине, обвиненный во множестве тайных преступлений, Бомелиус сидел долго в Англии в тюрьме по приказанию лондонского архиепископа, а в России нашел счастье при дворе русского царя. Изо дня в день он напевал царю о порче, об обмане, о величии царского рода, о тайных кознях врагов, и держал его в вечном страхе, как некогда держал Сильвестр, пугавший царя судом Божьим. Он один только умел изготовлять страшные яды, действовавшие на отравляемого с изумительной точностью по времени. Говорили, что на Руси Бомелиус стал очень богат...

Лекарь ждал.

- Начинай, - сказал царь.

Бомелиус повернул ключ в замке ящика; раздался странный звон, нежный и зловещий; в ларце заиграла музыка.

- Открыть окно, государь?

- Открой.

Бомелиус распахнул окно. В него глянуло небо с бесчисленными звездами.

Лекарь направил на небо складную трубку.

- Близнецы, государь великий, говорят о славном роде твоем.

Царь отозвался:

- Мой род славный, не русский род. Рода я славного, кесарева, Августа Римского, - от брата его Пруса, из немцев я; пришел тот Прус к морю Балтийскому на реку Русь, оттого наша земля Русью и зовется. Оттого я и хочу свою вековечную вотчину Ливонию к себе вернуть.