А Деникин - Очерки Русской Смуты (Том 2)

Какая беспросветная тьма! Слово рассудка ударялось как о каменную стену. Когда начинал говорить какой-либо офицер, учитель или кто-нибудь из "буржуев", к их словам заранее относились с враждебным недоверием. А тут же какой то по разговору полуинтеллигент в солдатской шинели развивал невероятнейшую систему социализации земли и фабрик. Из путанной, обильно снабженной мудреными словами его речи можно было понять, что "народное добро" будет возвращено "за справедливый выкуп", понимаемый в том смысле, что казна должна выплачивать крестьянам и рабочим чуть ли не за сто прошлых лет их протори и убытки за счет буржуйского состояния и банков. Товарищ Ленин к этому уже приступил. И каждому слову его верили, даже тому, что "на Аральском море водится птица, которая несет яйца в добрый арбуз и оттого там никогда голода не бывает, потому что одного яйца довольно на большую крестьянскую семью". По-видимому, впрочем, этот солдат особенно расположил к себе слушателей кощунственным воспроизведением ектеньи "на революционный манер" и проповеди в сельской церкви:

- Братие! Оставим все наши споры и раздоры. Сольемся во едино. Возьмем топоры да вилы и, осеняя себя крестным знамением, пойдем вспарывать животы буржуям, Аминь.

Толпа гоготала. Оратор ухмылялся - работа была тонкая, захватывавшая наиболее чувствительные места народной психики.

Помню, как на одном перегоне завязался спор между железнодорожником и каким-то молодым солдатом из за места, перешедший вскоре на общую тему о бастующих дорогах и о бегущих с поля боя солдатах. Солдат оправдывался:

- Я, товарищ, сам под Бржезанами в июле был, знаю. Разве мы побежали бы? Когда офицера нас продали - в тылу у нас мосты портили! Это, брат, все знают. Двоих в соседнем полку поймали - прикончили.

Меня передернуло. Любоконский вспыхнул:

- Послушайте, какую вы чушь несете! Зачем же офицеры стали бы портить мосты?

- Да уж мы не знаем, вам виднее... Отзывается с верхней полки старообразный солдат - "черноземного" типа:

- У вас, у шкурников всегда один ответ: как даст стрекача, так завсегда офицеры виноваты.

- Послушайте, вы не ругайтесь! Сами то зачем едете?

- Я?.. На, читай. Грамотный?

Говоривший, порывшись за бортом шинели, сунул молодому солдату засаленный лист бумаги.

- Призыва 1895 года. Уволен в чистую, понял? С самого начала войны и по сей день, не сходя с позиции в 25 артиллерийской бригаде служил... Да ты вверх ногами держишь!

Солдаты засмеялись, но не поддержали артиллериста.

- Должно быть "шкура"...*113 процедил кто-то сквозь зубы. Долгие, томительные часы среди этих опостылевших разговоров, среди невыразимой духоты и пряной ругани одурманивают сознание. Бедная демократия! Не та, что блудит словом в советах и на митингах, а вот эта - сермяжная, серо-шинельная. Эта - от чьего имени в течении полугода говорили пробирающийся теперь тайно в Новочеркасск Керенский, "восторженно приветствуемый" в Тифлисе Церетели и воцарившийся в Петрограде Ленин.

Приехали благополучно в Харьков. Пересадка. Сгрудились стеною для атаки вагона ростовского поезда. Вдруг впереди вижу дорогие силуэты: Романовский и Марков стоят в очереди. Стало легче на душе. Ни выйти из купе, ни даже приоткрыть дверь в коридор, устланный грудой тел, было невозможно. Расстались с Любоконским.

Поближе к Дону становится свободнее. Теперь в купе нас всего десять человек: два торговца-черкеса, дама, офицер, пять солдат и я. Проверил документы и осматривал багаж только один раз где-то за Изюмом - вежливый патруль полка Пограничной стражи. У черкесов и у солдат оказалось много мануфактуры.

Все обитатели купе спят. Только два солдата ведут разговор - шепотом, каким то воровским жаргоном. Я притворяюсь спящим и слушаю. Один приглашает другого - по-видимому старого приятеля - "в дело". Обширное предприятие "мешочников", имеющее базы в Москве и Ростове. С севера возят мануфактуру, с юга хлеб; какие-то московский и ростовский лазареты снабжают артель "санитарными билетами"

и проездными бланками. Далее разговор более тихий и интимный: хорошо бы прихватить черкесскую мануфактуру... Можно обделать тихо - в случае чего припугнуть ножиком - народ жидкий; лучше - перед Иловайской; оттуда можно свернуть на Екатеринослав...

Неожиданное осложнение для нелегального пассажира. Через несколько минуть дама нервно вскочила и вышла в коридор. Очевидно и до ее слуха что-нибудь долетело.

На ближайшей большой остановке мешочники вышли в окно за кипятком. Я предупредил черкеса и офицера о возможности покушения. Черкесы куда то исчезли. Из коридора хлынуло в купе, давя друг друга, новое население. Перебравшись с трудом через спящие тела, перехожу в отделение к друзьям. Радостная встреча. Поздоровался с Романовским. Марков сгорает от нетерпения, но выдерживает роль" - не вмешивается.

Здесь гораздо уютнее. Марков - деньщик Романовского - в дружбе с "товарищами", бегает за кипятком для "своего офицера" и ведет беседы самоуверенным тоном с митинговым пошибом и ежеминутно сбиваясь на культурную речь. Какой-то молодой поручик, возвращающийся из отпуска в Кавказскую армию, посылает его за папиросами и потом мнет нерешительно бумажку в руке: дать на чай, или обидится?.. Удивительно милый этот поручик, сохранивший еще незлобие и жизнерадостность, думающий о полку, о войне и как то конфузливо скромно намекающий, что его вероятно уже ждут в полку два чина и "Владимир". Он привязался за время пути к Романовскому и ставил его в труднейшее положение своими расспросами. Иван Павлович на ухо шепнул мне "изолгался я до противности". Поручик увидел меня.

- Ваше лицо мне очень знакомо. Ваша летучка не была ли во 2-й дивизии в 16-м году?

2-ая дивизия действительно входила в состав моего корпуса на Румынском фронте. Я спешу отказаться и От дивизии, и от знакомства.

Но вот, наконец, цель наших стремлений - Донская область. Прошли благополучно Таганрог, где с часу на час ожидалось прибытие матросских эшелонов. Вот и Ростовский вокзал - громадный военный лагерь с каким то тревожным и неясным настроением. Решили до выяснения обстановки соблюдать конспирацию. Марков остался до утра у родных в Ростове. Кавказский поручик предупредительно предлагает взять билеты на Тифлис и озаботиться местами.

- Нет, милый поручик, едем мы вовсе не в Тифлис, а в Новочеркасск; а во 2-й дивизии мы с вами действительно виделись и под Рымником вместе дрались.

Прощайте, дай вам Бог счастья...

- А-а! - он застыл от изумления.

В Новочеркасск прибыли под утро. В Европейской гостинице "контрреволюционный штаб" - не оказалось ни одного свободного номера. В списке жильцов нашли знакомую фамилию - "полковник Лебедев". Послали в номер заспанного швейцара.