Евгений Курочкин - Места моей истории. Ивановка-Сусловская. История одной Сибирской деревни

© Евгений Валерьевич Курочкин, 2020

ISBN 978-5-4498-6043-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В сборник, который вы сейчас читаете, вошли статьи об истории сибирской деревни Ивановка, образовавшейся на месте Кряжевского переселенческого участка на р. Юра – Баимской, а затем Сусловской волости Мариинского уезда Томской губернии, а теперь входящей в состав Сусловского сельского поселения Мариинского района Кемеровской области. В некогда многолюдной деревне сейчас живёт около 20 человек, но потомков её жителей можно встретить теперь не только в России, но и в других странах мира. Эта книга и все книги, которые последуют за ней, имеют своей целью сохранить для потомков память о родине предков и о самих предках. Повествование начинается задолго до основания деревни: в ряде статей рассказывается о предках первопоселенцев Ивановки из Полтавской губернии.

Воссоздание истории – процесс динамический: постоянно появляются новые документы, свидетельства, семейные истории. Новые материалы можно будет увидеть на дзен-канале «Места моей истории» https://zen.yandex.ru/id/5d05287480030d0d86acc108, в социальных сетях «Одноклассники» https://ok.ru/kolotnakorи «вКонтакте» https://vk.com/ivanovka_suslovo

Поддержать автора и исследование можно с помощью сервиса Яндекс. Деньги удобным вам способом: https://money.yandex.ru/to/410012113704025

Вопросы, замечания, предложения и особенно ваши семейные истории жду на e.v.kurochkin@ya.ru

Не болейте и будьте счастливы!

Помните домовёнка Кузю с его сундучком? Сундучок со сказками было самым ценным предметом, принадлежащим этому маленькому, но умному домовёнку. Сказки – это память веков в иносказательной форме, передаваемая из поколения в поколения. Сказки о прошлом далёком и рассказы о прошлом, которое помнили старики, во все времена были основой начального семейного обучения молодёжи. Старики были носителями памяти, хранителями знаний. В наш век информационных технологий, когда важнее не то чтобы «всё знать о мире», но уметь искать и обрабатывать, интерпретировать и применять нужную информацию в нужный момент – устная историческая память не только не утратила своё значение, но и приобрела новые смыслы.

Каждое время трудно по-своему, каждый век давал человечеству новые знания и новые испытания. В двадцатом веке, пожалуй, поменялся масштаб и нахлынувший поток информации придавил своей массой всё, что было до него. Государство отточило почти до совершенства методы и средства управления большими массами людей. В тоталитарном государстве (будь то звёздная империя Палпатина или Советский Союз) важной частью государственной политики было культивация беспамятства (забыть всё, что мешает государственной асфальто-укладочной машине), пропаганда (которая включала восхваление и создание в массовом сознании нужных власти сюжетов, зачастую -фальсификацию фактов, в том числе создание и распространение поддельных документов о частной жизни людей в государственных масштабах).

Для советской действительности характерно не только фальсификация истории и замалчивание «неудобных» фактов в масштабе страны (первое десятилетие советской власти, коллективизация и раскулачивание, репрессии, союз с Германией и раздел Польши, разгромный 41й), но и «конструирование» в реальном времени истории каждого советского человека в отдельности. «В октябре 1939 года постановлением Совнаркома все центральные газеты были дополнительно подчинены отделу печати наркомата иностранных дел, их обязали согласовывать все публикации по международным темам. Много внимания уделял пропаганде и сам Сталин. Иногда он собственноручно редактировал статьи „Правды“ и „Известий“, сам составлял некоторые сообщения ТАСС… Партийно-государственное руководство использовало все возможные средства, включая театр, кино, литературу и радио. Но главными инструментами были печать и устная пропаганда. При этом иногда их содержание могло не совпадать» ( лента.ру).

Среди методов вмешательства в частную жизнь людей было «замазывание» портретов репрессированных родственников (то, что это происходило везде на территории СССР – говорит о том, что необходимость этого внушалась людям), публичные доносы в газетах, требование отречения от раскулаченных или обвиненных в контр-революционной деятельности родственников, а также прямая фальсификация документов, например – регламентированная на уровне ведомственных инструкций практика указания в свидетельствах о смерти и других документов, выдаваемых родственникам расстрелянных, ложной информации о приговоре (вместо ВМН- 10 лет ИТЛ без права переписки), дате и причине смерти (подробно об этой практике пишет, например, Сергей Каршеник на сайте «Таловская трагедия»).

«Установление в 1955 году указанного порядка мотивировалось тем, что в период массовых репрессий было необоснованно осуждено большое количество лиц, поэтому сообщение о действительной судьбе репрессированных могло отрицательно влиять на положение их семей. Кроме того, предполагалось, что сообщение членам семей расстрелянных действительной судьбы их родственников могло быть использовано в то время отдельными враждебными элементами в ущерб интересам советского государства» ( Мемориал).

Пишу я об этом, основываясь на собственном опыте и памяти своей семьи – в 1937 году мой прадед Колот Захар Иванович и ещё 7 (или 8 – последний, судя по архивным документам из дела П-2918, не был расстрелян с ними, его судьба неизвестна) служащих Томской ж. д. были расстреляны в Мариинске через месяц и 4 дня после ареста. Место их захоронения. Ещё 16 человек были осуждены Тройкой НКВД к 8 или 10 годам лагерей, амнистированы в 1940 г., но мне до сих пор не удалось найти вообще никакой информации об их дальнейшей судьбе). Моя прабабушка Ксения Григорьевна всю жизнь думала и говорила своим детям (их было четверо, младшему на момент ареста было 4 года), что Захар Иванович тоже попал в лагерь. У неё была надежда, что он вернётся, как вернулся через 10 лет, уже после войны, его брат Иван, хотя в 1940 г. ей пришло известие, что он умер в лагере от болезни. На могиле Ксении Григорьевны висит фотография, на которой рядом с ней – её вечно молодой супруг.