Василий Игнатьев - «DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть III. Пермская духовная семинария начала XX века

В апреле 1916 г. я в последний раз видел Пермь в её status quo ante. 93 93 status quo ante – по-латински положение дел, которое было раньше. В 1940 г. в ней ещё мало было перемен, но когда я приехал в неё в 1960 г., то старой Перми уже на половину не было и чувствовалось, что и вторая её половина уже на волоске висит. Прошлое вытеснялось, и это было знаменем настоящего момента. 94 94 «При описании знатных людей г. Перми автор не упомянул многих выдающихся людей, получивших образование в Перми, очевидно автор спешил закончить свой очерк. Побывав в 1960 г. в Перми автор не смог в течение одного дня увидеть всех перемен в городе. В тексте, по просьбе автора, сделаны некоторые замечания, дополняющие описанную картину. Автору 76 лет, что допускает некоторые пропуски в описании, сделанном по памяти…» (Примеч. И. С. Богословского).

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 716. Л. 1-12 об.

*Очерк «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автором расширен, в основном, за счёт включения информации из очерка «Любимые места прогулок семинаристов», который в данной публикации см. ниже.

«Я от Камы многоводной…»

«Киев» А. [С.] Хомяков. 95 95 Хомяков Алексей Степанович (1804-1860) – русский поэт, художник, публицист, богослов, философ.

То, о чём будет речь ниже, точнее следовало бы озаглавить триадой: Пермь, Кама, семинария, потому что психологически все эти три компонента сливаются в один образ. В самом деле, вспомнишь о Каме, возникает и образ семинарии; вспомнишь о семинарии, обязательно возникнет образ Камы; наконец, вспомнишь о Перми, обязательно возникнут образы и Камы, и семинарии. Если из этой триады выделена Кама, то только потому, что на образе её в данном случае делается акцент.

Ещё наш покойный преподаватель философии и сам «философ», как мы его любовно называли 96 96 «Александр Николаевич Юрьев». (Примеч. автора). , в третьем классе семинарии по своему обычаю с увлечением на уроке логики рассказывал нам, а потом мы заучивали по учебнику Светилина 97 97 Светилин Александр Емельянович (1842-1887) – русский логик, профессор С.-Петербургской духовной академии. Автор «Учебника логики», наиболее распространённого в учебных заведениях дореволюционной России. , об ассоциации представлений и трёх типах связи представлений: по смежности, по сходству и по контрасту. Тогда мы воспринимали эту «премудрость» абстрактно. Как сугубо абстрактно же в следующем четвёртом классе по учебнику Страхова 98 98 Страхов Николай Николаевич (1828-1896) – русский философ, публицист, литературный критик. Автор книг: «Мир как целое» (1872), «О вечных истинах» (1887), «Философские очерки» (1895), в которых высшей формой познания считал религию, критиковал современный материализм. заучивали то, что «мир есть объективация воли» – тезис Шопенгауэра 99 99 Шопенгауэр Артур (1788-1860) – немецкий философ. , или диалектическую триаду Гегеля 100 100 Гегель Георг Вильгельм Фридрих (1770-1831) – немецкий философ. : тезис, антитезис и синтезис, в которой больше разбирались, благодаря знанию греческого яз[ыка] и в частности, благодаря пониманию значения приставок αντι и συν. Теперь, когда мы обогатились жизненным опытом, всё прежде воспринятое абстрактно, отвлечённо, облеклось в конкретные формы, причём во время этого процесса получались иногда удивительные открытия, такие, что сам удивляешься, как же этого я не понимал раньше. К такому открытию, между прочим, относится и понимание триады: Пермь, Кама, семинария и в частности понимание того, что в теме «Кама» уже, выражаясь философским языком, имманентно содержатся темы «Пермь» и «семинария», потому что Кама, её образ воспринимается как через призму при участии образов Перми и семинарии. Жизненный опыт говорит даже больше, что в её образе, как в морской поросли-губке впитан опыт жизни, не связанный непосредственно с ней как с конкретным явлением природы.

Впервые слово Кама на моём жизненном пути встретилось в сельской школе, когда мы, школьники, заучивали наизусть стихотворение поэта-славянофила А. Хомякова «Киев». 101 101 По книге для классного и домашнего чтения в сельских народных школах А. Г. Баранова «Наше родное». В стихотворении говорилось, как со всей матушки Руси стекались богомольцы в Киев, в Лавру и отвечали на вопрос: «Вы откуда собралися, богомольцы, на поклон?» Все отвечали по-разному, а один ответил: «Я от Камы многоводной». Какой мне представлялась тогда Кама «многоводная» по моему жизненному опыту? Не шире нашей Течи во время весеннего разлива. Детская логика известна: «Сильнее кошки зверя нет!» Мера детского опыта.

В третьем классе духовного училища изучали географию, вычеркивали карты, заносили на них реки: одни более «жирной» линией, другие тонкой. Каму обозначали уже полужирной линией. Какой был у меня опыт для сравнения ширины рек, какой в то время масштаб? Река Исеть во время весеннего разлива: она шире Течи, но логика была всё детская.

Приближалось время поступления в семинарию. Предстояла поездка в Пермь. Увеличивалось давление на воображение, потому что братья – одни уже кончивший семинарию, а другой – продолжающий в ней учиться – часто говорили о Каме, а при первых встречах их после известного периода разлуки первый обычно задавал второму вопрос: «Ну, как Кама?» Кама, Кама и Кама! Понятно, поэтому, то напряжённое состояние души, с каким зелёный пятнадцатилетний юноша первый раз в жизни готовился увидеть эту реку. Первая в жизни поездка по Уралу сама по себе привлекала новизной: увидеть первый раз в жизни горы – это что-нибудь да значило, но Кама, скорее видеть её – вот то, чем в первую голову жил юноша. Уже после станции Чусовой внимание было напряжено до предела: где же, где та река, о которой уже много слышал. И вот впервые во всей своей красоте предстала она моему взору при подъёме от вокзала в город в том месте, где возвышается мешковский дом…. Лишь только устроились на квартире и немного огляделись в городе, мы, группа зауральцев, ринулись на Каму, взяли лодку и с боязнью поплыли недалеко от берега. Кама казалась безбрежной: противоположный берег казался где-то далеко-далеко. Так вот она, какая Кама! И все эти зауральские речки – Теча, Исеть, Пышма показались бедными, жалкими. Появился новый масштаб для измерения величины реки.

В течение шести лет я наблюдал Каму сквозь призму семинарии: в буквальном смысле, когда я наблюдал её из здания семинарии, и в переносном смысле, когда с нею связаны были мои чувства, образы людей, предметов, вещей, которые вновь зарождались в моей душе. Когда я читал, например, «Челкаша» А. М. Горького, то образ Гришки Челкаша мне давала пристань на Каме у пермского вокзала: здесь я наблюдал этих волжских силачей в широченных синих штанах, в лаптях, на своём горбу носящих громадные тюки. Шли они, и мостки под ними дрожали. Читал ли я о них, показанных где-либо на тяжёлой работе в морском порту, или на соляных промыслах, образ тех, которых я видел на пермской пристани в семинарские годы, всегда сопутствовал этому чтению.