Майкл Ховард - Франко-прусская война. Отто Бисмарк против Наполеона III. 1870—1871

Как только война закончилась, король Пруссии Фридрих Вильгельм III стал сожалеть о сделанных уступках, и реформаторов разогнали, хотя они успели внести свой вклад в закон об обороне от 3 сентября 1814 года и в закон о ландвере от 21 ноября 1815 года. В соответствии с первым каждый пруссак по рождению по достижении 20-летнего возраста был «обязан защищать Отечество». Армия должна была стать, как это выразилось во фразе, подводившей итог достижениям реформаторов, «главной военной школой всей страны». Прусский призывник служил в течение трех лет в армии, два года в запасе и затем до 40 лет в ландсвере, включавшем не только завершивших пятилетнюю

службу в регулярной армии, но и вообще всех пригодных к воинской службе мужчин, которые не ушли в армию в рамках ежегодного призыва. Ландвер имел собственное территориальное деление, и, по аналогии с британским ополчением, офицеры ландвера рекрутировались из местного контингента. Такая система обязательного прохождения службы, сначала в действующей армии, затем в запасе и, наконец, в составе территориальных войск, к XX веку фактически стала повсеместной в западных державах. Она проистекала из двух чисто местных соображений: потребности объединить постоянную армию, достаточно малочисленную с тем, чтобы не обременять ограниченный бюджет содержанием достаточно многочисленной армии, которая позволила бы Пруссии фигурировать в Европе в статусе великой державы, и стремления реформаторов увековечить дух Шарнхорста и сплавить воедино армию и страну.

В последнем аспекте хвастаться им было особенно нечем. После 1819 года армия вернулась к прежнему, фридриховскому состоянию. Офицерский корпус вновь закрылся для представителей буржуазии. Различие между регулярной армией и ландвером углубилось. Экономный подход к бюджетным расходам вкупе с политической осмотрительностью позволял поддерживать на низком уровне ежегодные расходы и численность регулярной армии. В период 1815–1859 годов численность ее редко переступала границу в 200 000 человек. В 1830–1831 годах, когда Польское восстание угрожало восточным границам Пруссии, а революции в Бельгии и Франции – западным, Пруссия оказалась в военном отношении бессильной. Только призвав в основном неподготовленный контингент ландвера, удалось мобилизовать достаточное количество людей для достижения необходимой численности. Подобная ситуация была оскорбительна для регулярной армии и раздражала гражданских лиц, из которых рекрутировался ландвер, что негативно сказывалось на боеспособности войск. Укомплектованный большей частью плохо обученными офицерами ландвер не мог соперничать с регулярной армией, и в ходе серьезных волнений в стране в 1848 году зарекомендовал себя несостоятельным. Когда в июне 1859 года Пруссия провела мобилизацию резервистов в поддержку Австрии в ее войне против Франции, один британский наблюдатель писал, что «полки ландвера были в никудышном состоянии и не могли идти в бой, поскольку маневренность их могла сравниться разве что с батальонами ополченцев нашего графства» [6] А вот французские наблюдатели были впечатлены увиденным в ходе мобилизации, в особенности использованием железных дорог и бланками приказов 1840 г., в которые достаточно было вписать дату и поставить подпись для придания им законного характера. – Авт. . Пруссия на самом деле до 1859 года располагала и слабой регулярной армией, и слабым ландвером. Ее вооруженные силы не отличались ни политической благонадежностью, ни возможностью во весь голос заявить о себе в Европе. А ведь в XIX столетии, как и испокон веку, именно военная машина считалась главенствующим критерием непоколебимости государственной и политической власти.

В 1859 году на вопрос, какая из европейских держав доминировала в Европе, имелся готовый ответ: Франция, и еще раз Франция. Французская армия закалилась за 30 лет непрерывной борьбы в Африке, породивших принципиально новые пехотные части – зуавов и turcos (tirailleurs indigenes ), а также кавалерийские – spahis и chausseurs d’Afrique , кроме того, выковавших целую плеяду блестящих командующих: Бюжо, Канробера, Мак-Магона, Бурбаки – тех, кто продолжил традиции наполеоновских маршалов. Эти beaux sabreurs имели мало общего с пожилыми выходцами из прусского юнкерства, командовавшими прусскими войсками, как и опытными ветеранами войн, руководившими гражданскими резервистами, составлявшими основной костяк прусской армии. Они снискали лавры в Крымской кампании в 1854–1855 годах, а в Италии в 1859 году повторили победы раннего Бонапарта у Мадженты и Сольферино. Превосходство Наполеона III в Европе, возможно, в конечном счете и объяснялось разногласиями трех победивших Наполеона I (Российской и Австрийской империй и Пруссии) держав, но в глазах его почитателей оно, как и у его дяди, зиждилось на победах его войск [7] Турция (1856) и Япония (1868) нанимали французских офицеров в качестве консультантов в ходе реформирования своих армий. – Авт. .

Военные институты Франции имели мало общего с таковыми в Пруссии. У французов не существовало рекрутированного из дворян офицерского корпуса: между армией и пригородом Сен-Жермен, как считали герои Стендаля, не пролегала почти непреодолимая пропасть. Не существовало таких понятий, как «краткосрочная служба», то есть имелась сравнительно немногочисленная регулярная армия и не было массы обученных резервистов. Франция ранее породила идеал «нации с оружием в руках», но в XIX веке она постоянно отказывалась, по причинам политическим, военным и экономическим, от создания военной организации по образу и подобию своих революционных армий. Суровость наполеоновских призывов на военную службу молодых представителей всех классов, в своем большинстве потом с нее домой и не вернувшихся, представлялась Людовику XVIII достаточным основанием для их отмены. И хотя естественное для послевоенного периода отсутствие волонтеров вынудило в 1818 году вернуться к воинской повинности, эта вынужденная мера была не более чем признанием универсальной ответственности, насаждаемой правительством, проводившим ее в жизнь максимально сдержанно. Повсеместное же введение краткосрочной службы породило бы армию куда более многочисленную, чем та, в которой действительно нуждалась или которую могла бы позволить себе страна. Идея эта в равной мере не привлекала ни самих военных, которые, будучи профессионалами, считали, что лишь долгие годы практики могут воспитать необходимые для солдата качества, ни гражданское население, заинтересованное в том, чтобы уберечь своих чад от тягот и лишений воинской службы, а их самих – от расходов на содержание огромной военной машины. Подход французов периода 1818–1870 годов состоял в том, чтобы путем голосования решать, сколько призывников и каких возрастных групп должны определять численность армии, а потом взять и закрепить результаты голосования в виде закона. И намного большая часть контингента призыву не подлежала, так и оставаясь необученным в военном отношении резервом. «Первая порция» служила не один год (сроки колебались от шести до восьми лет) до тех пор, пока в 1832 году не был установлен семилетний срок, просуществовавший до реформ маршала Ниеля в 1868 году. Долгосрочная служба предназначалась для того, чтобы выбить из призывника все ненужное гражданское и превратить его в истинного солдата. Прослужив семь лет, демобилизованный солдат уже с трудом адаптировался к гражданской жизни и рано или поздно принимал решение вновь вернуться в армию, но уже в качестве волонтера. И, таким образом, в рамках универсальной ответственности за службу росла армия достаточно долго прослуживших профессионалов, которая удовлетворяла всех – и военных, заинтересованных в квалифицированных наставниках и инструкторах для необученного пополнения, и представителей среднего класса, желавшего и далее оставаться спокойным за то, что их наследников мужского пола не поставят в строй.