Олег Теплоухов - Ирюм

–

Не боись, не забижу, – довольно улыбнулся тот.

–

Значит так, – продолжил Демьян, – Малашу я вам не отдам. Вертайтесь домой и падайте батюшке в ноги: так мол и так, добром ушла Малаша. Без Божьей помощи не обошлось – вишь, как ладно дело вышло. Батя ваш посерчает-посерчает, да свыкнется. Не первый раз самокруткой девки замуж идут. Вы его тогда ко мне зовите, на Дворцы. Вместе на свадьбе бражничать станем!

Демьян протянул Захарке руку и помог ему подняться. Кузьма стоял возле коня, повесив голову. Братья выглядели обиженно и жалко. Малашка убежала к саням – ей стало стыдно и хотелось скорее продолжить путь. Братья уже стали для нее чужими.

Демьян крепко обнимал Малашку, шутил и лениво управлял санями. Морозный ветер убелил его бороду и рукавицы; луна разгорелась ярко, как пудовая свеча; на горизонте поднимались Дворцы. Демьян усмехнулся собственной удачливости: ему везло смолоду и всегда по-крупному. Видать, Господь его чем-то отметил. Демьян захотел взять Малашу в жены, и вот она – лежит на его груди. Главное не заскучать, подумал он – впереди свадьба.

Малаша уснула и не заметила, как лошадь вкатила в ее новую деревню. Собаки подняли недовольный вой, растревоженные под самое утро. Демьян подъехал к дому, стоявшему на крутом берегу Мостовки. Резные ворота ограды, щедро покрытые изморозью, открылись и выпустили счастливых родителей Демьяна. Едва очнувшаяся ото сна Малаша спрыгнула с саней и упала им в ноги, прошептав:

–

Христос посреди нас.

–

Есть и будет, родимушка! – услышала она в ответ.

Убеленный сединами отец и покрытая ярким платком матушка крепко обняли будущую сноху и повели ее в дом.

Русские пришли на Ирюм с Руси, Урала и сибирской тайги. Сюда, где лес встречался с дикой степью, хлынули крестьяне, страдающие от закрепощения; раскольники, бежавшие от власти Антихриста; рабочие уральских заводов, не выдержавшие тяжкого заводского труда; служилые люди, остывшие к государеву делу. Щедрая и плодородная зауральская земля принимала всех без разбора.

Ирюмские староверы помнили, что семена раскола здесь посеял сам огнепальный протопоп Аввакум, три года служивший в Тобольске и навещавший на Исети твердого в отеческой вере старца Далмата. Государь, отправляя Аввакума в Сибирь, рассчитывал избавить стольный град от смуты. Великий князь не мог помыслить, что, удаляя назойливого протопопа с глаз долой, он своей рукой зажег раскол за Уралом.

Находясь в пустозерской яме, за тысячи верст от Сибири, Аввакум продолжил руководить зауральским расколом и благословил первую в русской истории гарь. Тогда в деревушке Березовка под Ялуторовском вспыхнул живой костер, в котором огненное крещение приняли тысячи христиан – мужиков, баб, чистых душою детей.

В Тобольске Аввакум сошелся с местным сыном боярским, Алексеем Венгерским. Истовая проповедь протопопа запала Алексею в душу, и вскоре он принял постриг с именем Авраамий, став послушником в полунощном Троицком монастыре. Знаменитая обитель находилась в 800 верстах от Тобольска, на реке Оби. Вскоре инока отправили в Москву по монастырским делам, откуда Авраамий вернулся ярым приверженцем древнего благочестия. За раскол монаха сослали еще дальше – в далекий туруханский монастырь на Енисей. Авраамий не загиб на чужбине и вскоре всплыл на Исети, в Кондинской заимке Троицкой обители.

Здесь Авраамий сызнова принялся обличать никоновские новины. Крестьяне с ужасом узнали, что на московском престоле и в православной церкви воцарился Антихрист. Когда на царство помазали юных царевичей Ивана и Петра, Авраамий склонил зауральских крестьян не присягать великим князьям. Тобольские воеводы снарядили карательный отряд, чтобы схватить старца, но тот нашел укрытие в Ильино на Ирюме.

Спустя десяток лет власти выследили ирюмский раскольничий скит и заточили Авраамия в Тобольске. Однако в столице Сибири было немало друзей раскола. Вскоре дерзкий старец сбежал из подвалов тобольского Знаменского монастыря и отправился доживать свой век на новую родину – Ирюм. После смерти благочестивого старца с почестями похоронили на Бахметских болотах, в месте, названном в его честь. С тех пор Авраамиев остров превратился в святое место для староверов.

Когда архиепископ нижегородский Питирим учинил разгром Керженских скитов, десятки тысяч кержаков хлынули на Урал и в Сибирь. Зауральские староверы тут же организовали собор в Кирсаново: нужно было решить, как подружиться с пришлыми кержаками и что делать с отсутствием священства – доживали свой век последние священники дониконовского рукоположения. Решили брать пример с кержаков, принимающих в раскол беглых попов господствующей церкви. Так Ирюм получил своего нового пастыря – отца Симеона. Он сменил уважаемого на Ирюме старца Тарасия, замученного до смерти в тобольских казематах. Симеон пришел с Яика и смог убедить собор в Кирсаново, что вера его крепка. Он с ревностью продолжил дело убиенного старца: крестил, исповедовал, венчал и обличал никонианскую ересь.

Немногочисленное сибирское духовенство безуспешно боролось с раскольниками – на бескрайних просторах за Уралом у них не было ни сил, ни большого рвения собирать в никонианство свою крестьянскую паству. Тобольск, Тюмень, Верхотурье скрепя сердце приняли новые обряды Никона. Однако крестьянское большинство Зауралья упрямо держалось старой веры. Раскольничьи деревни росли по Исети, Ирюму и Мостовке, как грибы после дождя. В непроходимых ирюмских лесах находили покой и поддержку десятки бродячих старцев, проповедующих о воцарении Антихриста.

Родина Демьяна – Дворцы – началась как пашенная заимка все той же Троицкой обители на Великой Оби. Монахи отдали землю в обработку крестьянам и поставили здесь свои скотные дворы, которые в народе назывались просто – дворцами – отсюда и пошло звучное название. Иноков ничуть не смущало, что на них работают раскольники – главное, чтоб дело делали – а на работу староверы были заядлы.

Демьян был младшим братом в семье, но самым статным. Во Дворцах он считался первым красавцем, отнимая сон у местных девок и молодушек. Демьян знал себе цену и не торопился жениться. Когда он повстречал Малашу на ярмарке, то скоро выяснил, что она уже сосватана за тюменского купца. Что ж, рассудил Демьян, чем он хуже городского купчишки? Чего тут было больше – любви или гордыни – того не знал и сам жених.

Свадьбы на Ирюме играли по старому чину – строго между Рождеством и Крещением. В другую пору замуж выскакивали только пересидки, не ценившие ни чести, ни закона. Свадебный сезон был тяжелым временем для отца Симеона – единственного беглого попа на всю округу. Во Дворцах его ждали со дня на день и Демьян понимал, что нужно действовать быстро. Спустя день после побега Малаши он встал ни свет, ни заря, бегло поклонился образам и выскочил во двор. Стоял жгучий предутренний мороз, когда за две версты слышно, как хрустит снег под валенком ходока. Демьян запряг коня и выскочил в темноту январской улицы – он направлялся в Ильино, чтобы замириться с отцом Малаши.