Олег Гоков - Очерки Персидской казачьей бригады (1878-1895): по русским источникам

Как уже отмечалось, российское дипломатическое представительство в Иране с апреля 1876 г. возглавлял посланник И. А. Зиновьев. Он сначала довольно тепло принял подполковника. Все дела с персидским правительством последний в течение двух месяцев своей первой командировки вел через российских дипломатов. Своего рода посредником и одновременно консультантом А. И. Домонтовича выступал первый драгоман (переводчик) русского посольства – коллежский асессор Иван Григорьевич Григорович [135]. В конце декабря военный министр Персии сипехсалар-азам мирза Хусайн-хан (Гусейн-хан в передаче А. И. Домонтовича [136]) Мушир од-Доуле попросил подполковника составить смету расходов на содержание каждого всадника и целой части, исходя из штатов русских казачьих полков. Эта работа оказалась весьма сложной, поскольку никаких, даже официальных, сведений о состоянии персидской армии А. И. Домонтович под рукой не имел.

При деятельном содействии И. Г. Григоровича и опираясь на собственный опыт, А. И. Домонтович справился с составлением сметы расходов. «Наша обоюдная работа, – писал он, – переводилась Григоровичем на персидский язык, перевод просматривался Зиновьевым. По окончании эти сведения были представлены военному министру» [137].

Мирза Хусайн-хан Мушир од-Доуле, тогдашний военный министр и министр иностранных дел Персии, был вторым по значимости лицом в стране на тот момент. «Человек небольшого роста, довольно тучного сложения, с полным без всякой растительности лицом, с небольшими искрящимися весёлыми и выражающими хорошее расположение духа глазами… Наделённый глубокой ясностью ума, но вместе с тем и лживостью языка, весьма способный, высоко образованный и умеющий безгранично пользоваться своей властью, он был, бесспорно, и первым лицом между всеми дипломатами, проживающими в Тегеране», – характеризовал его А. И. Домонтович, отмечая также заносчивость военного министра и страсть к обогащению [138]. Военный министр и садразам в одном лице (до 1880 г.), Хусайн-хан был инициатором нового витка военной реформы и вообще ратовал за преобразования в вооруженных силах страны [139]. Подполковник был представлен ему И. А. Зиновьевым лишь после окончания работы по составлению росписи расходов на предполагавшуюся для обучения часть. Именно под началом этого человека оказались А. И. Домонтович и русские инструкторы вплоть до его отставки в сентябре 1880 г.

29 декабря 1878 г. шах пожелал сделать смотр своих гулямов [140]в присутствии подполковника. В историографии закрепилось мнение, что Насреддин-шах изначально планировал отдать гулямов на обучение русским инструкторам [141]. Однако, как свидетельствуют архивные документы и воспоминания А. И. Домонтовича, решение это нигде не озвучивалось шахом российским представителям. О нём свидетельствовали лишь косвенные, но достаточно определенные, данные. Принято оно было иранским правителем, скорее всего, после смотра и его разговора с А. И. Домонтовичем, хотя конкретной договоренности на этот счет не было.

Гулямами в российских источниках называли конвой или гвардию шаха [142], ему непосредственно подчиненную и при нём же постоянно находившуюся. «Регулярная кавалерия, – писал Александр Борисович Вревский в 1868 г., – состоит из гвардии или телохранителей шаха (холами-рикаби) и трёх эскадронов (холами-севарех), всего численностью около 500 чел., обучение которых правильному кавалерийскому строю европейскими офицерами не имело, по настоящее время, никакого успеха» [143].

К 1878 г. гулямы составляли 3 фоуджей [144]– «Кешик-хане» (гулямы-насири, пехота), «Махдие» и «Мансур». Численность их в течение правления Насреддин-шаха не была постоянной. «Личный конвой шаха (гулама) состоит из 1000 отборных всадников, находящихся на службе бессменно», – утверждал автор статьи в специальном сборнике Военного министерства России [145]. Мисль-Рустем, описывая ситуацию 1880-х гг., сообщал, что «в Тегеране, помимо ПКБ, находятся только человек до 300 гулямов, т. е. шахского конвоя («гулям», собственно, значит «раб»). Всего гулямов насчитывают до 1000 человек, остальные же живут по домам. Гулямы сопровождают шаха в поездках каждый раз, как он выезжает из дворца» [146]. Побывавший в Персии в 1894 г. штабс-капитан гвардейской артиллерии Александр Григорьевич Туманский, как бы дополняя других авторов, писал: «От кочевых племён Персии (илятов), кроме поставляемых контингентов для иррегулярной конницы, выставляются ещё… части, состовляющие как бы лейб-гвардию самого шаха, но на самом деле это ни что иное, как заложники из более влиятельных семей на случай могущих быть осложнений с этими племенами». Включала в себя, согласно А. Г. Туманскому, эта кавалерия 100 бахтиар, 500 дувейрен, 500 аф-шар-хемсе, 500 хаджевенд (луров мазендеранских), 200 асанлю, 150 хеда-венд (луров лариджанских), 100 карачонлю, 17 карасуран (казвинских), всего 2200 человек [147]. В. А. Косоговский сообщал, что гулямы несли службу «посменно». На действительной службе находилась только половина фоуджа, «а другая 1/ 2… находится в отпуску; смена происходит ежегодно» [148]. В персидской армии они считались лучшими кавалеристами, хотя никакой регулярной специальной подготовки и обучения не получали. «Даже гулямы, считающиеся самым лучшим полком (конвой шаха), ездят за каретой шаха не строем, а каким-то стадом, хотя и стараются соблюсти порядок», – сообщал наблюдавший их Мисль-Рустем [149]. Леонид Константинович Артамонов, посетивший Персию в 1889 г., оценивал подготовку гулямов выше, чем у большей части персидской кавалерии, но ниже регулярних частей – «казачьих» полков в Тегеране и Исфахане. «Несколько вымуштрованы следующие контигенты постоянной милиции, – писал он, – 1) Кишик-хане (Кешик-хане – О.Г) (500 всадников), под начальством Кишикчи-баши и 2) Мензур (Мансур – О.Г) (300 вс.), под начальством сартипа Аладоуле» [150].

Шах предоставил в распоряжение подполковника гулямов фоуджей «Махдие» и «Мансур» [151]. В смотре участвовало около 1000 человек. Их показательное выступление произвело на подполковника в целом отрицательное впечатление [152]. «В кавалеристах видна любовь к своему занятию, – доносил он начальству, – что весьма важно в военном деле». Но результатом смотра, «выказавшего лихость людей, умение их хорошо и смело ездить», А. И. Домонтович был озадачен, поскольку тот показал «полное отсутствие того, в чём заключается обучение кавалерии оной части» [153]. Когда шах неожиданно для него спросил о произведенном впечатлении, подполковник, «обойдя смешные стороны строя», ответил, что «лошади отличные и люди скачут прекрасно» [154]. Тогда Насреддин-шах спросил: «А можно их обучить по-казачьи?». А. И. Домонтович попросил часть гулямов для испытания. Вечером того же дня на городском учебном плацу подполковник провел пробные учения с сотней гулямов для проверки, «насколько они годны к сомкнутому строю». «Сомневаться было нечего, – подытожил он, – предстоящее дело было возможно, о чём и было доложено шаху» [155].