Николай Костомаров - Повесть об освобождении Москвы от поляков в 1612 году и избрание царя Михаила.

После этого Заруцкий, видя, что ему нет удачи, а Пожарский скоро при­дет, убежал ночью из-под Москвы, взявши с собой и Марину с сыном. За ним пошла толпа самых завзятых казаков.

Вышедши из Ярославля, Пожар­ский шел через Ростов и Переяславль. Тамошние люди пристали к нему. Он остановился у Троицко-Сергиева мо­настыря. Здесь вся его ратная сила поставлена была на горе Волкуше. Ар­химандрит Дионисий со всею братиею служил молебствие, освящал воду, все войско окропил св. водою. Молили Бо­га, чтоб даровал победу православному воинству над иноверцами.

23 августа подошло ополчение к Москве. Трубецкой сначала просил сое­диниться с ним в один стан, но земские люди не согласились: они не доверяли казакам, помнили, как они извели Ля­пунова и как потом ругались над зем­скими людьми. Одни с другими никак не могли сойтись и быть в единомыслии, хоть и сражались против общего врага. Казаки, признавая начальство князя Димитрия Тимофеевича Трубецкого, стояли на реке Яузе, а земские с кня­зем Димитрием Михайловичем Пожар­ским вправо от них — у Арбатских ворот.

Через день после прибытия Пожар­ского появился под Москвою гетман Ходкевич. За ним шли ряды возов, числом четыреста, с запасами, которые надобно было провезти в Кремль или Китай-город.

Ходкевич стал переходить через Москву-реку на Девичье поле и хотел, переправившись, поворотить направо, пробиться через Белый город и провезти запасы в Кремль. Русские его отбили.

На другой день после того, утром рано, Ходкевич поставил свои возы с за­пасами в порядок и велел с ними войс­ку идти напролом. Пошли от Донского монастыря по Замоскворечью и думали пробраться к Москве-реке, перейти ее и ввезти в Китай-город. Им тут мешали казацкие острожки да рвы, да окопы, да накиданные кучи щебня: нельзя было двигаться с лошадьми, и поляки потащи­ли возы сами. Как дошли они до церкви Климента святого на Пятницкой улице, тут у них завязался жестокий бой с ка­заками. В это время казаки заволнова­лись, видели, что с другой стороны зем­ские люди им не помогают, и стали кри­чать: "Что ж это? Дворяне да дети бояр­ские только смотрят на нас, как мы бьемся да кровь за них проливаем! Они и одеты, и обуты, и накормлены, а мы и голы, и босы, и холодны. Не хотим за них биться".

Тут прибежал к ним келарь Авраамий Палицын и стал уговаривать. "Храб­рые, славные казаки, — говорил он им, — от вас началось доброе дело; вам вся слава и честь, вы первые перетерпели и голод, и холод, и наготу, и раны. Слава о вашей храбрости гремит в далеких землях, на вас вся надежда. Неужели, милые братцы, вы погубите все дело!" Эта речь старца Авраамия Палицына так их привела в чувство, что все закричали:

"Хотим помирать за православную веру! Иди, отче, к нашим в таборы. Умоли их всех идти с нами на неверных!" Палицын перешел назад через реку, пошел в табор к реке Яузе и там застал атаманов, ко­торые пили вино, играли в карты да пес­ни пели. Палицын проговорил им такое горячее слово, что все бросились и кри­чали: "Пойдем, пойдем, не воротимся назад, пока не истребим вконец поляков".

"Вот вам ясак! - сказал Палицын. -Кричите: Сергиев! Сергиев! Чудотворец поможет. Вы узрите славу Божию".

Весь табор казацкий поднялся, одни в богатых, золотом шитых, зипунах, другие, босые и оборванные, кидались за Москву-реку и кричали: "Сергиев! Сергиев!"

Тогда Минин сказал Пожарскому: "Князь, дай мне войска, я пойду".

"Бери, сколько хочешь!" - сказал ему князь Димитрий Михайлович Пожарский.

Минин взял с собой людей, перешел реку, ударил на поляков у Крымского двора и сбил их . Тем временем завязался свирепый бой у казаков на Пятницкой улице. Казаки так призывали имя св. Сергия, что их крик покрывал ружей­ные выстрелы. Наконец, поляки не вы­держали, подались и побежали, казаки отрезали у них и потащили к себе че­тыреста возов с запасами. Ходкевич увидел, что все у него пропало, с чем при­шел, и приказал протрубить своим, чтоб уходили к Воробьевым горам . Казаки хотели было преследовать, но воеводы запретили и говорили "Довольно! Двух радостей в один день не бывает!" Как бы после радостей да горя не отведать!"

После этой неудачи ничего не ос­тавалось Ходкевичу, как удалиться от столицы : продовольствия не было ни для тех, что в Кремле сидели, ни для его собственного войска; надобно было идти или по Московской Земле собирать его снова, или уходить совсем из Мос­ковской Земли. 28 августа Ходкевич отошел от Москвы, но, отходя, все-таки успел дать знать осажденным зем­лякам, что воротится скоро, да еще уверял, что король придет скоро . Ход­кевич ушел к Вязьме, послал отряды собирать запасы, а сам дожидался свое­го короля, который в самом деле тогда уже собирался в поход.

Освободившись от литовского вой­ска, русские обступили Китай-город и Кремль. Выкопали глубокий ров, зап­лели плетень в две стены и между стена­ми его насыпали земли. В трех местах построили деревянные высокие туры и на них поставили орудия, из которых палили в город. Трубецкой и Пожар­ский до тех пор стояли разными станами, косились друг на друга, Пожар­ский остерегался казаков и самого их предводителя, но после ухода Ходкевича оба военачальника помирились, и хотя не стали жить в одном таборе, но каждый день съезжались для совета на Трубе. Казаки опять было забурлили, начали требовать большего жалованья и грозили уйти прочь, да еще похвалялись ограбить земских. Дать им жалованье следовало, да казны недоставало. Хоть изо всех городов и земель русских и присылали деньги, но вся Русь была так разорена и до того обнищала, что никакими способами нельзя было из нее выжать многого .Чтоб чем-нибудь успокоить казаков, келарь Авраамий привез им из Троицко-Сергиева монас­тыря в залог церковные облачения, шитые золотом и вышитые жемчугом. Но казаки, как прослушали грамоту от монастыря, которую им привез Ав­раамий вместе с облачениями, до того пришли в умиление, что не взяли за­лога. "Всякие многие беды перетер­пим, — говорили они, — а, не отнявши у врагов Москвы, не отойдем".

15 сентября Пожарский послал к по­лякам письмо. "Ваш гетман, - писал он, - далеко: он ушел в Смоленск и к вам не воротится скоро, а вы пропа­дете с голоду. Королю вашему не до вас теперь, на ваши границы турок на­пал, да и в государстве вашем нестрое­ние. Не губите напрасно душ своих за неправду вашего короля. Сдайтесь! Кто из вас захочет служить у нас, мы тому жалованье положим по его достоинству, а кто захочет в свою землю идти, тех отпустим, да еще и подмогу дадим".

Но тогда над поляками, вместо Гонсевского, который уже уехал домой, начальствовал пан Николай Струсь, че­ловек храбрый, упрямый и заносчивый. Он обнадеживал своих земляков, что вот скоро прибудет к Москве сам король. По его наущению, польские полковники отвечали Пожарскому бранными слова­ми. "Вы, - писали, - москвитяне- са­мый подлейший в свете народ, похожи на сурков только в ямах умеете прятаться, а мы такие храбрецы, что вам никогда не одолеть нас. Мы не закрыва­ем перед вами стен, берите их, коли вам надобно. Вот король придет, так он покарает вас, а тебя, архибунтовщик Пожарский,паче всех".