Шарль Диль - Византийские портреты

III

Овдовев после двух браков с латинскими принцессами, причем он извлек из этих браков всю выгоду, какую мог ожидать от них в политическом отношении, император Константин XI в третий раз искал себе жену. Он поручил своему другу Франдзи найти ему невесту, и историк подробно рассказал нам о своих попытках на этот счет.

В октябре месяце 1449 года посланник отправился в путь. На этот раз он получил поручение искать императрицу на Востоке, или в семье князя Иверии, или в семье императора Трапезундского. Свита, сопровождавшая императорского посланца, была блестяща. Франдзи вез с собой многих знатных людей, солдат, монахов, не считая врачей, певцов, музыкантов; кроме того, он вез великолепные подарки. Очевидно, византийский двор хотел ослепить всем этим великолепием монархов, с которыми рассчитывал вступить в переговоры. И действительно, действие, произведенное в Иверии, было очень велико. В особенности оргaны возбудили крайнее любопытство. Из всех окрестностей люди сбегались в княжескую резиденцию послушать, как на них играли, говоря, что много раз им рассказывали об этих чудесных инструментах, но они никогда их не видали. Прием, какой посольство встретило в Трапезунде, был не менее лестен, и Франдзи, которому его властелин доверил выбрать между княжной Иверийской и княжной Трапезундской, был немало затруднен. Тогда ему пришла блестящая мысль. Султан Мурад II умер в 1451 году во время миссии византийского дипломата. Когда весть о том дошла до Франдзи, он тотчас понял, какая опасность заключалась для Греческой империи в восшествии на турецкий престол такого молодого честолюбца, каким был Мехмед II, преемник Мурада; против угрожающей опасности он решил найти союзника.

У покойного султана осталась вдова, дочь сербского деспота. Правда, что ей было уже пятьдесят лет; тем не менее Франдзи подумал о том, чтобы женить на ней своего властелина, считая такой брак гораздо более полезным для империи, чем два других, раньше предполагавшихся. И в любопытном письме, написанном им царю, он обсуждал и отвергал различные возражения, какие можно было, противно его плану, выставить и относительно происхождения сербской княжны, и относительно степени родства между будущими супругами, и относительно того факта, что она была вдовой турка, и относительно, наконец, опасности, какую представляло для нее материнство в таком зрелом возрасте. Очень ловко дипломат умел обойти эти препятствия, и надо прибавить, что все нашли его идею превосходной. Император, очень {404} довольный, велел навести справки при сербском дворце; родители султанши поспешили дать свое согласие. Церковь не делала никаких затруднений; "правда, для того, чтобы получить необходимые разрешения, требовалось только, - как довольно грубо говорил Франдзи,- пожертвовать деньги на бедных, на сирых, да на храмы". Все, видимо, шло как нельзя лучше. Но, к несчастью, оказалось, что вдова Мурада дала Богу обет, если Он избавит ее от рук неверных, окончить дни в монастыре. Она не хотела ничего слышать, и пришлось отказаться от проекта, столь пленившего Франдзи и его властелина.

Вернулись опять к мысли о браке иверийском, представлявшемся посланцу в конце концов более выгодным, чем трапезундский. Князь Иверийский действительно обещал все устроить наилучшим образом. Он давал за дочерью помимо дорогой серебряной и золотой посуды, помимо великолепных драгоценных украшений и роскошного гардероба еще приданое в 56 000 золотых, кроме того, ежегодную пенсию в 3000 золотых. Сверх всего этого он уверил посланного, что новая императрица обязывается устроить его дочь, а самому ему подал надежду, что когда тот приедет за невестой, то получит прекрасные подарки из драгоценных шелковых тканей. Итак, Франдзи возвратился в Константинополь с посланным из Иверии; он представил отчет императору, и последний, вполне удовлетворенный, подписал хрисовул (грамоту, скрепленную золотой печатью), то есть дал согласие на брак. Документ был вручен посланному князя, и Франдзи получил поручение отправиться весной 1452 году за юной невестой.

Бедный дипломат не был в восторге от такого доверия: он отсутствовал дома целых два года, и вот ему приказывали немедля вновь отправляться в путь, ехать в Пелопоннес, на Кипр, в Иверию. Все это производило большое расстройство в его семье: его жена, недовольная такими порядками, грозила уйти в монастырь или развестись, и Франдзи, в крайней досаде, жаловался императору, который успокаивал его, обещая всякие милости ему, а также и его близким. Обстоятельства, впрочем, сложились так, что все устроилось само собой. Когда Мехмед II осадил Константинополь, не могло быть больше вопроса ни о каких дальних миссиях, и об иверийском браке забыли ввиду более настоятельных нужд. Но об этой истории стоило упомянуть: она ясно показывает, в какую сторону склонялись природные симпатии византийцев в роковые минуты их существования. Несмотря на триста с лишком лет постоянных сношений с латинянами, греческий Восток не мог прийти к соглашению с ним. Несмотря на искренние усилия большинства императоров, несмотря на все эти браки, имевшие целью сое-{405}динение двух миров, согласие не было достигнуто. Никогда латинским принцессам, переселенным в Константинополь, не удавалось, несмотря на всякие усилия, вполне примениться к нравам и духу их новых подданных; всегда византийцы видели в них иностранок. В продолжение трехсот лет с лишком - и это небезнытересное явление прилагались усилия, чтобы эти две цивилизации, такие противоположные и соперничащие, соединились и поняли друг друга. События показали, что это было невозможно. {406}

ГЛАВА X. РОМАН ДИГЕНИСА АКРИТА

Когда по прошествии нескольких веков захотят описать французское общество нашего времени, быть может, будет неблагоразумно безусловно доверяться свидетельствам современных романов. А между тем, несмотря на все встречающиеся в них преувеличения, условности, неточности, внимательный наблюдатель сумеет без труда найти в них некоторые преобладающие вкусы и важнейшие вопросы нашего времени. Еще с большим основанием средневековые романы, менее любопытные, чем романы нашего времени, в психологическом отношении и в смысле уклонений от нравственных правил, представляют для нас драгоценный источник ознакомления с нравами исчезнувшего мира. Авторы этих романов, естественно, поставили вымышленных ими лиц в свойственную им самим обстановку; они наделили их чувствами, идеями, страстями, вкусами, обычными для людей их времени. Занятия их героев, их развлечения, их удовольствия носят ту печать изящества или грубости, какая лежала на людях той среды, в которой жили писатели, их воспевшие; их души, грубые и простые, облечены в формы, обычные для того времени. Поэтому для описания исчезнувших обществ Средневековья романы с приключениями имеют ту же ценность, что история, и, может быть, даже большую: мы действительно находим в них множество подробностей, сведений об обыденной жизни, о которых история, собственно говоря, не удостоила поведать нам или не имела к тому случая.