Шарль Диль - Византийские портреты

Религия также занимает большое место в поэме, и это одинаково характерная черта той эпохи. Здесь находишь как бы отголоски проповедей, с которыми византийские миссионеры обращались в то время к язычникам, стараясь обратить их в православие, а также воспоминание о том восхищенном удивлении, какое испытывали новообращенные при виде великолепия Святой Софии. "Я побывал во многих странах, - объявляет эмир Мусур, отец Акрита, я прошел через много городов, я видел и прочел много книг. Все это только смешно, все это один обман. Я всеми силами души люблю христианские обряды и знаю, что рай в Романии, ибо одни христиане обладают истинной верой". Только этот мусульманин принял крещение, как уж он думает о прозелитах, он убеждает свою мать отречься от ислама, он обучает правилам веры всю свою семью; он знает наизусть и читает от начала до конца Никейский символ веры; он рассуждает, как богослов; и так велика его вера, что под конец своих дней, отказавшись от военной славы, он всецело предается "изучению путей Господних". Дигенис не менее ревностный христианин, благочестивый почитатель святых. В центре своего дворца он строит церковь в честь св. мученика Феодора; и, уповая на божественное покровительство, он укрепляется в надежде победить. Как добрый православный, он проводит ночи в молитвах и чтении священных книг; как добрый византиец, он боится "дня Страшного суда". Он непрестанно чувствует подле себя "Князя тьмы, заклятого врага рода человеческого", ищущего погубить его Сатану. И если этот страх отнюдь не мешает ему совершать проступки, если он не может избежать греха, во всяком случае, он сознает свои преступления и испытывает горячее желание принести в них полное покаяние. {419}

И еще с другой стороны поэма заслуживает внимания: она дает нам картины византийского богатства и роскоши. Мы уже видели отчасти великолепие, каким любили окружать себя эти азиатские бароны, воспеваемые в поэме; описание дворца Акрита еще лучше знакомит нас со всем великолепием жилищ, где жили эти знатные феодальные властелины. На берегу Евфрата, среди чудесного сада, полного цветов, деревьев и птиц, возвышается замок Дигениса. Он построен из разноцветного камня, образующего на стенах прелестные разнообразные рисунки, перед замком павильон, увенчанный тремя высокими куполами. Внутренность замка еще красивее, стены выложены инкрустациями из золота и драгоценных камней; колонны также покрыты золотом; вокруг окон обвиваются золотые лозы, и своды все украшены мозаикой. Но настоящее чудо - это большая зала в форме креста, находящаяся в высокой башне. Пол вымощен драгоценными камнями, и посередине блестит один большой круглый камень, "излучающий ночью свет на весь мир". Свод усыпан жемчугом и сверкает золотом, двери также выложены золотыми пластинками; наконец, на стенах ряд мозаик изображает подвиги Самсона и историю Давида, и к этим библейским эпизодам примешана целая серия сцен из светской истории. Тут можно было видеть подвиги Ахилла, бегство Агамемнона, Пенелопу и ее женихов, Улисса у Циклопа и еще Беллерофонта, побеждающего Химеру, и историю Александра, начиная с его победы над Дарием и кончая походом на брахманов и амазонок. Дальше следовали сцены из жизни Моисея и Иисуса Навина. Словом, Акрит велел изобразить тут "всех доблестных мужей, существовавших когда-либо начиная от сотворения мира".

Это описание представляет тот интерес, что оно тоже не вымышлено. Одной из самых замечательных черт византийского искусства IX и Х веков, как известно, было именно это смешение сюжетов религиозных и светских. Мифология и история, иногда даже история современная, доставляли художникам той эпохи столько же сюжетов, сколько и священные книги. В рукописях того времени можно найти почти все сцены, которые в эпопее украшают дворец Акрита. Точно так же и характерные черты архитектуры и система украшений соответствуют тому, что нам известно об искусстве Х века.

Но еще более, чем идеи и нравы, представляются интересными характеры, выведенные перед нами в этой поэме.

Несомненно, во всех этих похождениях, как бранных, так и любовных, чувствуется неизменная основа дикости и жестокости. {420} Набеги, грабежи, убийства занимают первое место, сердца действующих лиц отличаются кровожадностью и не знают сострадания. Молодые греческие девушки, взятые в плен арабами, без милосердия умерщвляются, так как отказываются исполнить требования своих победителей. Точно так же, в угоду ревности Евдокии, Дигенис убивает Максимо после того, как был ее любовником. Постоянно речь идет о похищении женщин, о поединках, о ловких ударах меча, и любовь к золоту является главным двигателем поступков человеческих. Это дикие насильнические нравы еще грубого общества, где сила родит право, где господином является меч, общество солдат, для которых жизнь - вечная битва.

А между тем эти грубые воины способны на тонкие чувства, на изящество в обращении. Дигенис не только могучий и неодолимый боец, он приобщился к литературе. В течение целых трех лет, под руководством сведущего учителя, он изучал всякие науки. Он умеет, под аккомпанемент лиры, петь песни, слова которых сам импровизирует. Он наслаждается красотой природы, любуется образцовыми произведениями искусства, ценит прелести роскоши. Этот воин, гордый своей силой, умеет при случае быть рыцарем. Он счастлив возможностью сразиться и победить на глазах своей дамы; одного слова, крикнутого ею во время боя, достаточно, чтобы придать ему сил и смелости; все подвиги, совершаемые им, он творит с единой целью - заслужить ее любовь. Он способен и на более тонкие чувства. "Я всегда имел жалость, - говорит он где-то, - к людям, которые бегут. Надо побеждать, но не злоупотреблять своей победой и иметь сострадание к побежденному врагу". Он знает, какое почтение надо иметь к женщине, даже когда она враг. Он переправляется через Евфрат, чтобы отправиться навстречу Максимо, "ибо дело мужчин, - поясняет он, - быть предупредительными с женщинами". Он щадит ее во время боя, "ибо, объявляет он дальше, - позорно для мужчины не только убить женщину, но даже биться с ней".

Более того, в сердцах этих воинов, с виду таких грубых и бесчувственных, находится место для нежных чувств, для тонких эмоций; нежные или трогательные эпизоды изобилуют в поэме, и в особенности первые песни заключают прелестные места.

Вот, например, сцена прощания эмира Мусура с его молодой женой. "Один вошел он с ней в свою комнату, и у обоих из глаз лились обильные слезы как дождь. Эхом отдавались их стоны. И он сказал ей: "Дай мне слово, властительница моя, дай мне твое кольцо, чтобы я мог носить его, благородная сердцем женщина, вплоть до моего возвращения". И со вздохом говорила молодая женщина эмиру: "Остерегайся всячески, дорогой мой властелин, {421} нарушить клятву; ибо Бог накажет тебя, если будешь искать другую жену; Бог - судья праведный и карает всегда по справедливости". "Если я сделаю это, сокровище мое, - отвечал эмир, - если я забуду любовь, какую мы возымели, если я опечалю твое сердце, да разверзнется подо мною земля, да поглотит меня Аид, и да не возвращусь я больше никогда к тебе, мой цветок благоуханный". И так, обмениваясь ласками, обнимались они до самозабвения, и проходили часы за часами, и они омочили друг друга обильными слезами, и с трудом могли друг от друга оторваться, совершенно забыв о собравшейся толпе. Тогда взял эмир в присутствии всех на руки своего сына и оросил его слезами: "Соделает ли меня Господь достойным, дитя мое любимое, - сказал он, - увидать тебя на коне, едущим ко мне навстречу? Суждена ли мне радость, сын мой, учить тебя метать копье так, чтобы возбуждал ты во всех близких твоих восхищение?" В эпопее Дигениса Акрита было отмечено немало отголосков Гомера. Нет ли и в этом эпизоде некоторого сходства с прощанием Гектора с Андромахой?