Анатолий Варшавский - Колумбы каменного века

«Мы прибыли, — напишет видный американский исследователь первобытной истории Робертс-младший, — как раз в тот момент, когда доктор Браун из Американского музея естественной истории в Нью-Йорке высвобождал застрявший между двумя ребрами убитого бизона наконечник».

Наконечники такого типа (а их здесь продолжали находить в последующие годы) получили название фолсомских. Фолсомской, более употребительно — просто Фолсом, стала называться и культура охотников за бизонами, живших в те далекие времена.

Помимо наконечников археологи разыскали и несколько оббитых камней, вероятно, употреблявшихся вместо скребков. С помощью таких скребков охотники на бизонов, облюбовавшие в древности этот уголок (похоже, что здесь в свое время находилось небольшое озеро и звери приходили сюда на водопой), очищали шкуры животных от мяса и жира. Их явно интересовали не только мясо, но и шкуры: почти у всех найденных животных отсутствовал хвостовой позвонок.

То, что охотники культуры Фолсом жили примерно около десяти тысяч лет назад, определили статиграфически. Это один из обычных в археологии методов, при котором берется в расчет последовательность залегания слоев земли.

Были, однако, и другие предположения — пятнадцать тысяч лет, семь тысяч лет.

Уже после окончания второй мировой войны был разработан так называемый радиокарбонный, или радиоуглеродный, метод (его автору, американскому химику Либби присудили Нобелевскую премию). Сжигая органические остатки и зная, в каких пропорциях по отношению к обычному углероду должен в них находиться изотоп углерода С 14(как только организм погибает, С 14начинает распадаться, а скорость его распада известна), ученые, пользуясь радиоактивным счетчиком Гейгера, высчитывают, и достаточно точно, когда начался распад, когда органическое вещество перестало быть живым.

Радиоуглеродный анализ подтвердил: фолсомский человек жил около десяти тысяч лет назад.

Во всяком случае это было установлено для культуры Фолсом, обнаруженной в Колорадо.

Ибо как выяснилось, отнюдь не только в Фолсоме сыскались следы фолсомского человека, но и в других местах.

И не только фолсомского.

11 октября 1492 года. Где-то неподалеку от Багамских островов (они еще, разумеется, так не называются, да и вообще не известны в Европе) три небольших парусных корабля.

Соединенные королевства Кастилию и Арагон суда покинули два с небольшим месяца назад. Переход к Канарским островам занял шесть дней. 6 сентября они снова пустились в путь.

…По 60 лиг в сутки делали быстрые парусники, по 150 миль, и когда десять дней спустя на поверхности моря появилось — хвала тебе, пресвятая дева Мария, — множество пучков травы, и трава эта выглядела свежей, моряки решили: скоро Земля.

Земли, однако, не было. Да и откуда — теперь-то мы хорошо это знаем — могла она взяться в Саргассовом море? В этой странной океанской заводи с ее плавучими водорослями, странствующими по воле волн и ветров, не было никакой тверди — ни островов, ни тем более материка.

30 сентября над кораблями пронеслись дружной стайкой четыре фаэтона. Глупыши, фаэтоны, фрегаты появлялись и раньше.

Земли не было. 5 октября не стало и травы: суда вышли из Саргассова моря.

Кто знает, как сложились бы дела у экспедиции, если бы 7 октября Христофор Колумб не принял решения отклониться от западного курса и направиться на запад — юго-запад. Уже в наше время исследователи вполне убедительно высчитали: не миновать бы ему Гольфстрима (эскадра наверняка вышла бы к мысу Канаверал на восточном берегу Флориды), и не исключено, что корабли отнесло бы от берега или, того хуже, вынесло в Атлантику.

«Пролетело великое множество птиц от севера к юго-западу, — запишет в своем дневнике Колумб, — судя по всему, можно было полагать, что они летят, дабы ночевать на суше, или же бегут от зимы, которая в тех землях, откуда они вылетели, должна была уже наступить».

Птицы действительно летели к материку и едва ли не самым близким окажется избранное ими направление.

Но только этого еще никто не знал.

День 10 октября был нелегким для Колумба. От него потребовали, чтобы корабли повернули обратно, ему, Адмиралу Моря-Океана, посмели угрожать.

Обычно властный и вспыльчивый Колумб сохраняет спокойствие. И это действует. Принимается компромиссное решение: подождать еще три дня.

Как обычно, юнги встретили утреннюю зарю гимном, начинавшимся словами: «Благословен будь, свет дневной». С самого утра дули попутные ветры. Но море было бурным, и волны становились все круче.

Впереди шли «Пинта» и «Нинья», сзади — «Санта-Мария», флагманский корабль.

Взметнувшаяся ввысь волна принесла зеленую тростинку. Потом палку. Морякам на «Нинье» удается выловить другую палку, обтесанную — так им представляется — с помощью железа.

Моряки ошибаются: палку обтесывали каменными орудиями. Но этого никто из членов экипажа колумбовой эскадры представить себе не мог: в Европе каменных орудий уже давным-давно не было.

Проплывает мимо уносимая волнами дощечка. Чуть поодаль — усеянная ягодами шиповника веточка.

В десять часов вечера Колумб видит вдалеке мерцание.

Но, может быть, ему это только кажется? «Свет был неясен, и, чтобы удостовериться, не Земля ли впереди, Адмирал вызвал королевского постельничего, Перо Гутьереса, и сказал ему, что он видел свет, и попросил его всмотреться вдаль. Тот исполнил просьбу, также увидел свет. Об этом Адмирал сообщил Родриго Санчесу де Сеговии (полномочному инспектору короны. — А. В. )… и они стали всматриваться и раз или два увидели нечто подобное огоньку восковой свечи, который то поднимался, то опускался».

Был ли и в самом деле этот не очень правдоподобный сигнал (корабли Колумба находились в тот момент не менее чем в 35 милях от берега), решить трудно. Не исключено, что и Колумбу и его помощникам очень уж хотелось подобный сигнал увидеть.

Но когда в два часа ночи матрос с «Пинты» Родриго де Триана, стоявший на носовой надстройке, крикнул: «Земля! Земля!» — тут уж сомнений не было. Прямо впереди по ходу корабля виднелась кромка недалекого берега.

Колумб приказывает убрать паруса и лечь в дрейф.