Олег Мороз - Хронико либеральной революции

– В отношении того, что лично я уже сказал, ответственные, я считаю, что, если писать лично, я согласен писать лично. Но тогда напишем “лично”: Ельцин – “лично”, “лично” – Хасбулатов, “лично” – Зорькин. Все три власти допустили отклонения, все три ветви власти допустили этот кризис, должны, соответственно, все три власти отвечать, а потому они должны в этом постановлении, все три ветви власти и их руководители, и фигурировать.

Или взять призыв оратора к согласию:

– Уважаемые народные депутаты, мы собрались для того, чтобы найти согласие. Неужели мы разойдемся с разногласием? Нас не поймут ни россияне, ни избиратели наши. Нас в этом не поймут. Я, конечно, тоже вместе с вами, может быть, наверно, не может быть, а на самом деле, в большей степени ответственен за такую ситуацию. Но вы тоже вместе принимали решения на предыдущих съездах, я не в обиде. Эти решения были правильные, но, к сожалению, мы не сумели их пока реализовать. Я считаю, что нужно успокоиться. По крайней мере давайте сделаем проект постановления спокойным, уравновешенным, чтобы люди у нас, россияне, успокоились, чтобы начали работать. А сегодня они занимаются, конечно, только политическими баталиями на всех уровнях: поселковых, сельских, районных, городских, областных, автономных и т.д., и т.д., и т.д.

О каких таких “правильных” решениях Съезда, на которые оратор “не в обиде”, но которые “мы” не сумели “пока реализовать”, говорит Ельцин? Понять это невозможно. До той поры именно многие решения депутатов и сам Ельцин, и большинство его единомышленников считали источником всех российских бед.

Трудно было вообще понять, для чего Ельцин вышел в таком виде на трибуну. Официальная версия заключалась в том, что президент, мол, перед этим “находился на плановой медицинской процедуре, во время которой ему был произведен усиленный массаж”. Дескать, во время процедуры Ельцин, узнав о последних событиях на съезде, решил немедленно ехать в зал заседаний, “не успев даже привести себя в протокольный порядок после горячего душа”. К тому же, как утверждалось, на состоянии Ельцина сильно отразились усталость последних суток и переживания, связанные со смертью матери.

Не знаю, может, кого-то подобное объяснение и удовлетворило, но многие депутаты пришли к заключению, что Ельцин явился в Георгиевский зал просто сильно “поддатый”, и возмущению их не было предела. “Можно ли в болезненном состоянии управлять страной? – вопрошал депутат от Рязанской области Вячеслав Любимов. – Этично ли в непричесанном виде выходить к этой трибуне и произносить речь с призывами?”.

“Маленькие слабости” Ельцина

(Из записной книжки)

Слабостью Ельцина, его ахиллесовой пятой, как известно, была приверженность Бахусу. Многие склонны смотреть на эту слабость снисходительно, чуть ли не с умилением: ну, какой же русский не любит… этого самого; как же русскому мужику без этого! Это наше родное, национальное. Я не принадлежу к числу таких умиляющихся. Ельцин оказался на стрежне великих событий, важнейших в современной российской истории, россияне оказали ему неслыханное доверие… И так бездарно это доверие растранжирить! Конечно, он сделал немало для России. Самое главное – доделал начатое Горбачевым: вывел ее из-под коммунистического ярма, не дал состояться коммунистическому реваншу. Но он не сделал и тысячной доли того, что мог бы сделать. Думаю, во многом как раз благодаря его пристрастию к традиционному на Руси способу достигать “веселья” (“Веселие Руси есть пити…”).

Его противники на полную катушку использовали эту его слабость. Причем не особенно разбирались, когда Ельцин действительно “под мухой”, когда нет. Если не ошибаюсь, первым с этой стороны нанес главе государства удар депутат Владимир Исаков, один из активнейших тогда оппозиционеров (как многие из них, исчезнувший с политической сцены после октября 1993 года). Посмотрев 15 мая выпуск ночных новостей из “Останкина”, где показали выступление Ельцина на встрече лидеров СНГ в Ташкенте, Исаков решил, что он нетрезв. После чего выступил в Верховном Совете и обвинил президента в злоупотреблении алкоголем. Призвал депутатов дать оценку случившемуся.

В Кремле всполошились, затребовали у телевидения видеозапись этого эпизода (сам сюжет мало кто увидел по причине позднего времени). Верный Санчо Панса ельцинский пресс-секретарь Вячеслав Костиков приложил все силы, чтобы погасить скандал – обзвонил главных редакторов телевидения, ведущих газет…

В дальнейшем такое “гашение” удавалось не всегда. Все видели, как Ельцин, в доску пьяный, дирижировал военным оркестром в Германии, как он оказался не в состоянии выйти из самолета в Ирландии в аэропорту Шеннон…

Если какие-то эпизоды еще можно было отцензурировать, предотвратить их показ в эфире, то заткнуть рот всем, кто так или иначе соприкасался с президентом, ясное дело, было невозможно. Помню, как один абхазский журналист мне рассказывал об одном таком случае. Он присутствовал на переговорах между представителями Грузии и Абхазии, где Ельцин выступал в качестве посредника. Поначалу все шло хорошо, сторонам удалось существенно продвинуться в переговорах, как раз благодаря Ельцину. Однако потом в заседании был объявлен перерыв. После него российский президент вышел в зал “в дребадан” пьяный. Переговоры были сорваны.

В действительности, конечно, Ельцин не всегда бывал “под градусом”, когда его в этом обвиняли. Иногда просто чувствовал себя плохо – из-за этого мог покачнуться, оступиться (а это все внимательно отслеживалось). Но сам факт, что он действительно нередко прикладывается к рюмке, говорит за себя, в значительной степени это обезоруживало и самого Ельцина, и его сторонников.

Хасбулатов постоянно намекал на эту ельцинскую слабость. Незадолго перед сентябрьско-октябрьскими событиями 1993 года, во время выступления на Совещании представителей Советов всех уровней, спикер заявил, что многие свои указы президент подписывает “под этим делом”, – тут оратор выразительно пощелкал себя пальцем по горлу. Зюганов и вовсе при каждом удобном случае без обиняков называл Ельцина пьяницей.

Вот и этот случай на IX съезде… Растрепанная шевелюра, заплетающийся язык… Никто не доказал, конечно, что Ельцин был действительно пьян. Но зачем давать повод для подозрений? Ведь это было почти равносильно политическому самоубийству: дело-то происходило как раз накануне голосования по импичменту.

За время своего президентства Борис Николаевич при необходимости не раз демонстрировал неслыханную способность концентрировать волю, собирать ее в кулак. Казалось бы, что стоит и здесь – в отношении к рюмке – сделать над собой усилие. Мог бы, наконец, если такое требовалось, призвать на помощь медиков. Лучших. На том посту, который он занимал, сделать это, наверное, не составляло труда. Не призывал. Стало быть, не хотел…