Олег Мороз - Хронико либеральной революции

Люди, которыми мало-помалу стало насыщаться правительство Черномырдина, постепенно вытесняя оттуда членов команды Гайдара, разительно отличались от последних. По всем параметрам. Допустим, тот же Заверюха. Это весьма четко прорисованный природой и социумом человеческий тип. Даже если не знать, что в правительстве он занимается сельским хозяйством, в догадках трудно было ошибиться. Будь он немного помоложе, Заверюху с его кучерявой головой и стрижкой “под бобрик” легко было бы представить трактористом или комбайнером. Недаром журналисты пришли в такой восторг после того, как где-то удалось сфотографировать Заверюху с баяном в руках. Первый парень на деревне! Позже – в более зрелом возрасте – он вполне мог бы сойти и за председателя колхоза, и за секретаря сельского райкома. Ну, и в правительстве его бесспорным местом стало, разумеется, место сельскохозяйственного министра или, бери выше, вице-премьера – куратора аграрной отрасли. Кураторство свое он рассматривал главным образом как святую обязанность “защищать интересы” родной отрасли, лоббировать их. Из-за чего, собственно, и произошел его известный конфликт с министром финансов Борисом Федоровым.

Помимо прочего, сам ультиматум министра финансов, заявившего, что он войдет в правительство лишь при условии, что будет заменен председатель Центробанка Геращенко, а сам он, Федоров, станет располагать тем же статусом, что и Заверюха, – дело неслыханное по традиционным меркам. Какие ультиматумы! Смиренно поблагодари за оказанное доверие, оказанную честь и “не возникай”. Но в том-то и дело, что ни Гайдар, ни Федоров не держались за правительственные посты, не стремились сохранить их любой ценой. И в этом было отличие их подхода – вполне обычного для цивилизованных стран – от традиционного совкового представления, когда утрата правительственной должности воспринимается как жизненная катастрофа.

Борис Федоров – формально он не входил в команду Гайдара, но, в принципе, по своим твердым либеральным взглядам вполне мог бы в ней оказаться, – всегда напоминал мне задиристого щенка, не отказывающего себе в удовольствии ввязаться в драку при всяком удобном случае и не соразмеряющего при этом свои силы с силами противника. Когда Борис Григорьевич предъявил свой нахальный и невыполнимый (для всех, кто вскормлен в Совке) ультиматум, а после бесшабашно пошутил, что скальп Геращенко все равно рано или поздно будет висеть у него на стене, это мое ощущение еще более усилилось.

Аналогичное поведение не раз демонстрировал и Анатолий Чубайс. Вспомнить хотя бы случай, когда Черномырдин взял его с собой в поездку в Нижний Новгород (нарушая хронологию повествования, забегу тут немного вперед). Факт сам по себе знаменательный, демонстративный. Глава правительства как бы решил показать: вот, мол, не такие уж мы оппоненты, не такой уж Чубайс первый кандидат на вылет из правительства, как тогда принято было считать. Однако председатель Госкомимущества оказался верен себе – на встрече с областной общественностью, преимущественно сельскохозяйственной, он заявил довольно невежливо: дескать, крестьянам потому нравятся колхозы, что там можно воровать. Слова эти, естественно, были встречены неодобрительным гулом. А ведущий телевизионных “Подробностей” Сергей Доренко так прокомментировал этот эпизод: “Чубайса ЗА СВОЕГО не приняли”.

Да, как-то не сходят они за своих. Руководителю традиционного образца, такому, допустим, как тот же Заверюха, в голову не пришло бы сказать подобное. Такой поведенческий алгоритм для номенклатуры непостижим. Тут все делается наоборот, все – прямо противоположно тому, что предписывает чиновничья мудрость с самых первых, самых азбучных шагов карьерной учебы. Здесь все делается как бы себе во вред.

…Тип молодого интеллигента, по недосмотру обосновавшийся на какое-то время на высших правительственных постах, довольно быстро был выдавлен оттуда почти полностью. Выдавливали в два приема: в конце 1992-го – начале 1993-го, а потом – аккурат через год.

Впрочем, выдавили не всех. Кое-кого оставили. Для приличия. Похоже, что оставшиеся лелеяли надежду успешно мимикрировать, неразличимо слиться с окружающей средой. Скорее всего, это были тщетные надежды.

Борис Федоров:

– Такие люди, как, допустим, Шахрай или Шохин, при всем их желании продемонстрировать лояльность премьеру, – они тоже все равно чужие. Черномырдин сам говорит, что он “красный директор”. А Шохин и Шахрай – они не “красные директора”. Поэтому они всегда будут чужими. Всегда Шохин за своими теплыми толстыми стеклами очков будет производить впечатление интеллигента. Который лезет не в свое дело. Их понижают в должности, их “ставят на место”, а они соглашаются. Все это для меня совершенно неприемлемо.

Для интеллигента Федорова это было неприемлемо, а для интеллигентов Шахрая и Шохина – приемлемо вполне. Потому-то Федоров в начале 1994-го вылетел из правительства, а Шохина и Шахрая, понизив в должности, через некоторое время снова сделали вице-премьерами.

Стало быть, этой самой лояльностью, послушанием можно все-таки одолеть неодолимую грань “свой – чужой”? Именно в таком духе прокомментировали тогда “Известия” назначение Шохина на вице-премьерский пост:

“Новое назначение свидетельствует о том, что Виктор Черномырдин признал Александра Шохина своим человеком. Точнее – человеком своей команды. Почему бы и нет? Шохин последнее время много ругал “монетаризм” и “монетаристов”, демонстративно отмежевываясь от “гайдаровцев” и “федоровцев”. А это не могло быть не замечено и не отмечено премьером, который умников-монетаристов в своем окружении явно воспринимал как тела инородные”.

Фигура Шохина вообще особенно интересна. В определенном смысле. Это фигура интеллигента, изо всех сил старающегося диффундировать в номенклатурную среду, даже ценой неимоверных жертв, ценой потери “интеллигентского качества”. Но все-то дело в том, что, какие бы жертвы он ни приносил, в этой среде все равно не признают его своим – прав Федоров. Все равно будут смотреть на него косо. Признать его своим могут лишь временно.

То же и с Шахраем. Ведь сколько мытарств он испытал в Верховном Совете из-за своего непреодолимого, невытравимого интеллигентства. И что же потом? О нем Борис Федоров высказался еще более определенно:

– Лично я искренне огорчен странным поведением господина Шахрая, которого в былые годы я считал одним из наиболее здравомыслящих. Эти его альянсы с людьми, с которыми нельзя заключать альянсы. Эти его прогибы перед политикой, против которой он выступал, внезапные заявления о том, что он, оказывается, был против того, как проводится реформа, в то время как в действительности он никогда об этом не говорил… У меня такое впечатление, что он потерял какие-то ориентиры и, по-моему, с трудом сейчас осознает происходящее.