Александр Дюма - Сальватор

- Сегодня, отец?

- Да ты совсем рехнулся, старый пират! - подхватил генерал. - Хочешь уехать, не успев приехать?

- Это будет зависеть от моего разговора с Петрусом, - признался капитан.

- Да, и еще от какой-нибудь охоты с браконьерами департамента Иль-де-Вилен, верно?

- Нет, брат, у меня там остался старый друг, он при смерти...

Он сказал, что ему будет спокойнее, если я закрою ему глаза.

- Может, он тоже тебе являлся, как и Тереза? - скептически, как обычно, заметил генерал.

- Дядюшка!.. - остановил его Петрус.

- Да, я знаю, что мой брат-пират верит в Бога и в привидения. Однако тебе, старому морскому волку, очень повезло, что если Бог и существует, то Он не видел, как ты разбойничал, иначе не было бы тебе спасения ни на этом, ни на том свете.

- Если так, брат, - ласково возразил капитан и покачал головой, - то моему несчастному другу Сюркуфу не повезло, и это лишняя причина, чтобы я к нему возвратился как можно скорее.

- А-а, так вот кто умирает: Сюркуф! - вскричал генерал.

- Увы, да, - подтвердил Пьер Эрбель.

- Одним славным разбойником будет меньше!

Пьер огорченно посмотрел на генерала.

- Что ты на меня так смотришь? - смутившись, спросил тот.

Капитан покачал головой и лишь вздохнул в ответ.

- Нет, ты скажи! - продолжал настаивать генерал. - Я не люблю людей, которые молчат, когда им велено говорить. - О чем ты думаешь? Это секрет?

- Я подумал, что, когда я умру, мой старший брат помянет меня такими же словами.

- Какими? Что я такого сказал?

- Одним славным разбойником меньше...

- Отец! Отец! - прошептал Петрус.

Он повернулся к генералу и продолжал:

- Дядя! Вы недавно меня ругали, и были совершенно правы.

Если теперь поругаю вас я, так уж ли я буду не прав? Отвечайте!

Генерал смущенно кашлянул:, не находя что ответить.

- Неужели твой Сюркуф так плох? Черт подери! Я отлично знаю, что в нем было немало хорошего и что он был храбрец под стать Жану Барту. Только надо было ему посвятить себя какойнибудь другой цели!

- Он служил своему народу, брат! Его целью было счастье Франции!

- Служил народу! Счастье Франции! Произнося слова "народ" и "Франция", санкюлоты считают, что этим все сказано!

Спроси своего сына Петруса, этого господина аристократа, у которого свои ливрейные лакеи и гербы на карете, есть ли во Франции что-нибудь еще, кроме народа.

Петрус покраснел до ушей.

Капитан взглянул на сына ласково и вместе с тем будто вопрошая.

Петрус молчал.

- Он тебе обо всем том расскажет, когда вы останетесь вдвоем и ты, разумеется, опять скажешь, что он прав.

Капитан покачал головой.

- Он мой единственный сын, Куртеней... И мальчик так похож на мать!..

Генерал снова не нашелся что ответить и кашлянул.

Помолчав немного, он все-таки спросил:

- Я хотел узнать, так ли плох твой друг Сюркуф, что ты даже не сможешь поужинать у меня нынче вместе с Петрусом?

- Моему другу очень плохо, - с расстроенным видом подтвердил капитан.

- Тогда другое дело, - поднимаясь, сказал генерал. - Я тебя оставляю с сыном и первый тебе скажу: немало грязного белья вам предстоит перемыть в кругу семьи! Если останешься и захочешь со мной поужинать - добро пожаловать! Если уедешь и я тебя больше не увижу - счастливого пути!

- Боюсь, мы не увидимся, брат, - молвил Пьер Эрбель.

- Тогда обними меня, старый негодяй!

Он распахнул объятия, и достойнейший капитан нежно и вместе с тем почтительно, как и подобает младшему брату, припал к его груди.

Потом, словно боясь поддаться охватившей его нежности, что было бы противно его правилам и, главное, взглядам, генерал вырвался из объятий брата и бросил племяннику:

- Нынче вечером или завтра я увижу вас у себя, не так ли, досточтимый племянник?

Генерал поспешил к лестнице и сбежал вниз с юношеской легкостью, бормоча себе под нос:

- Вот чертов пират! Неужели я так никогда и не смогу сдержать слез при виде этого разбойника!

XXXI

Отец и сын

Едва за генералом захлопнулась дверь, как Пьер Эрбель снова протянул сыну руки. Не разжимая объятий, тот увлек отца к софе, усадил его и сам сел рядом.

Вспомнив слова, вырвавшиеся напоследок у старшего брата, капитан скользнул взглядом по роскошному убранству мастерской, по гобеленам с изображением царствующих особ, по старинным сундукам эпохи Возрождения, греческим пистолетам с серебряными приливами ствола, арабским ружьям с коралловыми инкрустациями, кинжалам в ножнах из золоченого серебра, богемскому стеклу и старинному фландрскому серебру.

Осмотр был кратким, после чего капитан перевел взгляд на сына, по-прежнему открыто и радостно ему улыбаясь.

Петрус же устыдился своей роскоши, вспомнив голые стены Планкоэской фермы и глядя на скромный костюм отца. Молодой человек опустил глаза.

- И это все, что ты можешь мне сказать? - с нежным укором спросил капитан.

- Простите меня, отец! - взмолился Петрус. - Я упрекаю себя за то, что вынудил вас бросить умирающего друга и приехать ко мне, хотя я вполне мог подождать.

- Вспомни, сынок: в своем письме ты говорил совсем другое.

- Верно, отец, извините меня. Я написал, что мне нужны деньги, но не сказал: "Бросьте все и привезите мне их сами"; я не говорил...

- Не говорил?.. - повторил капитан.

- Нет, отец, нет! - обнимая его, вскричал Петрус. - Вы отлично сделали, что приехали, и я рад вас видеть.

- Знаешь, Петрус, - продолжал отец, приободрившись после жарких объятий сына, - мне необходимо было приехать: мне нужно серьезно с тобой поговорить.

У Петруса отлегло от сердца.

- А-а, я догадываюсь, отец! - сказал он. - Вы не могли исполнить мою просьбу и пожелали сказать мне об этом сами.

Не будем больше об этом говорить, я потерял голову, я был не прав. Дядя все мне отлично объяснил перед вашим приездом, а теперь, когда вижу вас, я и сам понимаю, как заблуждался.

Капитан по-отечески улыбнулся и покачал головой.

- Нет, ничего ты не понимаешь.

Он вынул из кармана бумажник и положил его на стол со словами:

- Вот твои десять тысяч!

Петрус был подавлен при виде неистощимой отцовской доброты.

- Отец! - вскричал он. - Нет, ни за что!

- Почему?

- Я одумался, отец.

- Одумался, Петрус? Не понимаю...

- Дело вот в чем, отец: вот уже полгода я злоупотребляю вашей добротой, полгода вы делаете больше того, что в ваших силах; полгода я вас разоряю.

- Несчастный мальчик, ты меня разоряешь!.. Это не так уж трудно.

- Как видите, я прав, отец.

- Не ты меня разоряешь, бедный мой Петрус, а я тебя разорил!

- Отец!

- Да! - мысленно возвращаясь к прошлому, печально выговорил капитан. Я сколотил королевское состояние, или, вернее, это состояние сколотилось само собой, потому что я никогда не думал о деньгах, и ты помнишь, как это состояние рухнуло...