Александр Дюма - Сальватор

- Дядюшка! - заговорил он с видом избалованного ребенка, которому разрешено говорить все, что ему заблагорассудится, - предупреждаю, что, если вы не откроете госпоже де Маранд, дважды оказавшей вам честь своими расспросами, причину вашей озабоченности, клянусь нашим предком Жосселеном Вторым по прозвищу Жосселен Галантный, удостоившимся его за полтора столетия до того, как была открыта галантность, клянусь этим предком, павшим смертью храбрых на поле любви, клянусь, дядюшка, что выдам вас графине: я расскажу ей об истинной причине ваших огорчений, как бы вы ее ни старались скрыть!

- Расскажи, сынок! - промолвил генерал с печалью в голосе, и это обстоятельство заставило Петруса усомниться в том, что его дядя озабочен единственно хорошим пищеварением. - Расскажи, Петрус! Но прежде - уж поверь старику! - сосчитай про себя до десяти, чтобы не ошибиться.

- Этого я не боюсь, дядюшка! - заявил Петрус.

- Говорите скорее, господин Петрус! Я умираю от беспокойства, вмешалась г-жа де Маранд; похоже, она тоже сосчитала про себя до десяти, прежде чем решиться на разговор, который на самом деле заставил ее обратиться к графу Эрбелю.

- Умираете от беспокойства? - переспросил старый генерал. - Вот уж это точно выше моего понимания! Неужто я буду удостоен счастья услышать от вас просьбу? Не боитесь ли вы, часом, что мое дурное расположение духа повлияет на мой ответ?

- О, мудрый философ! - воскликнула г-жа де Маранд. - Кто научил вас разгадывать тайны чужих сердец?

- Дайте вашу прекрасную ручку, мадам.

Лидия протянула старому генералу руку, любезно сняв перед тем перчатку.

- Какое чудо! - вскричал генерал. - Я уж было подумал, что таких рук больше не существует на свете!

Он поднес ее к губам, но вдруг замер.

- Клянусь, это похоже на святотатство: чтобы губы семидесятилетнего старика лобзали подобный мрамор!

- Как?! - жеманно проговорила г-жа де Маранд. - Вы отказываетесь целовать мою руку, генерал?

- Принадлежит ли мне эта рука хотя бы одну минуту?

- Целиком и полностью, генерал.

Старый граф повернулся к Петрусу.

- Подойди, мой мальчик, - приказал генерал, - и поцелуй скорее эту руку!

Петрус подчинился.

- Ну, теперь держись! После такого подарка я считаю себя вправе лишить тебя наследства!

Обращаясь к г-же де Маранд, старик продолжал:

- Говорите, графиня! Недостойный раб у ваших ног и ждет приказаний!

- Нет, я упряма как всякая женщина. Прежде я хочу знать, что послужило причиной вашего беспокойства, дорогой генерал.

- Об этом вам доложит вон тот плут!.. Ах, графиня, в его возрасте я был готов умереть ради того, чтобы облобызать такую ручку! Почему нельзя снова лишиться рая и зачем я не Адам?!

- Ах, генерал, - отвечала г-жа де Маранд, - нельзя быть и Адамом, и змеем! Ну, Петрус, рассказывайте, что стряслось с вашим дядей!

- Дело вот в чем, графиня. Мой дядя, взявший в привычку тщательно обдумывать каждый свой серьезный шаг, перед обедом проводит в одиночестве целый час, и мне кажется...

- Вам кажется?..

- ...мне кажется, что сегодня его свято охраняемое одиночество было нарушено.

- Не то! - перебил племянника генерал. - Ты сосчитал про себя до десяти - сосчитай до двадцати!

- Мой дядюшка, - продолжал Петрус, нимало не заботясь замечанием старого генерала, - принимал нынче между пятью и шестью часами маркизу Иоланду Пантальте де Латурнель.

Регина ждала лишь удобного случая подойти к Петрусу поближе и не упустить ни слова из его уст, заставлявшего биться ее сердце; заслышав имя своей тети, она решила, что это удобный повод, чтобы вступить в разговор.

Она поднялась с козетки и неслышно подошла к говорившим.

Петрус не видел и не слышал ее, но он почувствовал приближение любимой и вздрогнул всем телом.

Глаза его закрылись, голос затих.

Девушка поняла, что с ним происходит, и по ее телу разлилась сладкая истома.

- В чем дело? - спросила она, и голос ее прозвучал нежнее эоловой арфы. - Вы замолчали, потому что подошла я, господин Петрус?

- О, молодость, молодость! - пробормотал граф Эрбель.

Окружавшие генерала дамы и мужчины в самом деле дышали молодостью, здоровьем, счастьем, весельем, так что старик, глядя на них, тоже помолодел.

Он бросил на Петруса взгляд, и стало ясно, что он может одним словом развеять очарование племянника; но, как ни был старик эгоистичен, он сжалился над витавшим в облаках юношей и, напротив, подставил свою грудь для удара.

- Давай, мой мальчик, давай! Ты на верном пути!

- Раз дядя сам позволяет, - проговорил Петрус, вынужденный продолжать свою мальчишескую выходку, - я вам скажу, что у маркизы де Латурнель, как у всех...

Петрус собирался сказать: "Как у всех старых дам", но в нескольких шагах от себя вовремя увидел угрюмое лицо богатой вдовы и спохватился:

- Я вам скажу, что у маркизы де Латурнель, как у всех маркиз, есть мопс или, вернее, моська по кличке Толстушка.

- Прелестное имя! - заметила г-жа де Маранд. - Я не знала, как зовут собачку, но видела ее.

- Значит, вы сможете подтвердить, что я не лгу, - продолжал Петрус. Кажется, от мопса или, точнее, моськи прямо-таки разит мускусом... Я прав, дядюшка?

- Абсолютно прав! - поддакнул старый генерал.

- А от этого запаха, похоже, свертываются соусы. Мадемуазель Толстушка - большая гурманка: всякий раз как маркиза де Латурнель приходит навестить моего дядю, ее собачка наведывается к повару... Могу поспорить, что ужин моему дорогому дядюшке был нынче отравлен - вот отчего он смотрит мрачно и в то же время так печален.

- Браво, мальчик мой! Ты все объяснил чудесным образом.

Впрочем, если бы я захотел отгадать, почему ты сам сегодня так весел и в то же время рассеян, думаю, я оказался бы прорицателем ничуть не хуже тебя... Однако мне не терпится узнать, чего от меня угодно прекрасной сирене, а потому отложу объяснение до другого дня.

Он обернулся к г-же де Маранд.

- Вы сказали, графиня, что хотели обратиться ко мне с просьбой: я вас слушаю.

- Генерал! - начала г-жа де Маранд, вложив в свой взгляд всю нежность, на какую была способна. - Вы имели неосторожность неоднократно заявлять, что я могу рассчитывать на вашу руку, вашу голову - словом, на все, что вам принадлежит. Вы это говорили, не так ли?

- Да, графиня, - отвечал граф с галантностью, какую в 1827 году можно было встретить разве что у стариков. - Я вам сказал, что, не имея возможности жить ради вас, я был бы счастлив за вас умереть.

- И вы по-прежнему имеете это похвальное намерение, генерал?

- Больше чем когда-либо!

- В таком случае у вас появилась возможность доказать мне свою преданность.

- Даже если эта возможность висит на волоске, графиня, я и тогда готов за нее ухватиться.

- Слушайте же, генерал!

- Я весь обратился в слух, графиня.