Екатерина Останина - Фантасмагория смерти

Без сомнения, большинством людей, решившихся на такую крайнюю меру – поднять на себя руку, о которых говорилось выше, руководил прежде всего панический ужас перед позорной смертью на гильотине. Немногие обладали мужеством Лавуазье, которому тоже перед казнью предлагали избавить себя от мучений и принять сильнодействующий яд, однако тот ответил: «Я не дорожу жизнью, и хотя судьба наша, без сомнения, очень тяжела, но зачем же идти самому навстречу смерти? Нам нечего стыдиться, так как наша прошлая жизнь обеспечивает нам приговор, который произнесет над нами общественное мнение, а это самое главное».

И все же добровольная смерть во времена всеобщего кошмара была объяснима и понятна, особенно если вспомнить страшные дни «сентябрьской резни». Понятно, что обреченные люди осознавали, что их ждет смерть, но им казалось еще страшнее стать предметом ужасных издевательств толпы, совершенно утратившей человеческий облик. Мало кто хотел быть поднятым на штыки, брошенным в канавы, по которым ручьями струилась кровь, подвергнуться самым изощренным физическим и моральным издевательствам. Ужасно сознание того, что твое тело будет брошено после смерти в грязь, в помойку или его в качестве жалкого трофея потащат по улицам города. Большинство аристократов, особенно верующих, не хотели гнить где попало, подобно павшей скотине. Так не лучше ли избавить себя от страшного самосуда? Это казалось более предпочтительным.

Правда, не всем им удавалось успешно осуществить свое намерение. Известны слова, произнесенные в тюрьме полковником конституционной королевской стражи де Шантреном: «Если уж нас всех все равно перебьют, так не лучше ли принять смерть от собственной руки?». Это предложение де Шантрен попытался немедленно осуществить, трижды ударив себя ножом в область сердца. Его действия оказались успешными, но когда более молодой, нежели де Шантрен, офицер Буарагон решил последовать его примеру и заколоться, то ему не повезло, и он выжил, чтобы немного позже погибнуть во время «сентябрьской резни». Прочие заключенные, не имея холодного оружия или яда, в отчаянии кончали жизнь, разбивая головы о тюремные засовы. И эти случаи не были единичными. Подобная статистика с тенденцией к катастрофическому увеличению фиксировалась в тюрьмах Форс, Консьержери, Большой Шателе, монастырях – Кармелитском, Бернардинском, Вожирарском…

Повальную эпидемию самоубийств спровоцировала гибель лакея маркиза де Куньи. Это событие произвело в Париже огромную сенсацию, и газеты перепечатывали сообщения тюремных сводок: «Несчастный случай омрачил нам весь день. В то время как молодежь играла в саду в городки, несчастный заключенный по имени Кюни, служивший раньше лакеем у бывшего маркиза де Куньи, перерезал себе горло в одной из камер. Об этом самоубийстве узнали только четверть часа спустя. Прибывший только за два дня перед тем Кюни ночевал в общей камере и рассказывал всем о своем горе; на другой день он впал в меланхолию. Тщетно все старались его развлечь. Он сам отточил свой нож и написал духовное завещание, которое и было найдено в его камере при составлении чиновниками протокола об этом происшествии».

Немедленно вслед за самоубийством Кюни, умершего не сразу, последовали другие. В частности, после газетного сообщения банкир Жирардо покончил с собой, нанеся себе семь ударов ножом. Сводили счеты с жизнью как представители аристократии, так и люди из низших сословий. Немедленно после самоубийства Кюни покончили с собой маркиз де Ла Фар, кардинал Ломени де Бриен, архиепископ города Сан и бывший министр Людовика XVI, и республиканец, довольно известный военный, потерявший ногу во время осады Гента, Ахилл Дюшателе. Оба они тоже содержались в тюрьмах, причем последний еще в 1790 году прославился тем, что сочинял и расклеивал по Парижу листовки, призывавшие к свержению Людовика XVI c престола. Как видим, и те и другие представители группировок, разительно отличавшихся политическими взглядами, не видели смысла жить в обстановке тотальной головорубки.

Как бы сказали наши современники, по тюрьмам словно отдали некий таинственный пароль, услышав который заключенные кончали с собой в устрашающей, геометрической прогрессии. По сводкам Люксембургской тюрьмы, осужденный Леран, едва попав в место своего заключения и даже не дойдя до камеры, бросился из окна на каменную балюстраду перистиля здания. Прохожие в ужасе шарахнулись от огромной лужи крови, перемешанной с мозгами, и зрелище это было не для сла– бонервных, даже не для людей, казалось бы, ко всему привыкших в годы тотального террора.

В тюрьме Бисетр еще один заключенный, древний старик, принесший с собой в камеру солидную сумму денег, швырнул свои сбережения в выгребную яму, после чего взял бритву и устроил себе харакири в традициях японских самураев.

Покончил с собой в тюремной камере сапожник Люлье, принявший революционные перемены со всей силой присущего ему фанатизма. Он был известен тем, что выставлял свою кандидатуру на пост парижского мэра против доктора Шамбона. Люлье перерезал себе бритвой плечевые вены. По поводу смерти этого человека один из журналистов написал, что тот «решил покарать себя самого собственноручно за многочисленные плутни и мошенничества».

Провинция также оказалась охваченной этой страшной эпидемией самоубийств. Например, бывший якобинец Шарль, проживавший в Лионе, выбрал ужасный способ ухода из жизни: он проглотил огромное количество гвоздей, которые прокололи его пищевод и глотку. Еще один заключенный, врач Жоне, имел более ясное представление, как достаточно быстро и безболезненно свести счеты с жизнью. Он часто говорил друзьям, что ему известны многие растения, способные избавить несчастных от гнета любого тирана. Вскоре он действительно приготовил сильнодействующий яд и принял его.

Однако не всем удавалось уйти из жизни так легко, к тому же многие не имели под рукой хоть сколько-нибудь подходящего для этой цели оружия. Так, один из заключенных воспользовался осколком бутылочного стекла – орудием совершенно ненадежным, но даже с его помощью он ухитрился вскрыть себе вены в тридцати местах. Войдя наутро в камеру, тюремщики обнаружили его буквально плавающим в луже крови, но еще дышавшим. Несчастного поторопились тотчас же отправить на гильотину, пока тот подавал признаки жизни.

Никого не останавливал приказ Конвента, созданный под личным руководством ужасного Фукье-Тенвиля, что имущество самоубийц будет немедленно конфисковано в пользу республики. Некоторые историки утверждают, что самоубийства во времена революционных потрясений унесли жизни гораздо большего количества людей, чем сама гильотина, хотя этот факт и представляется достаточно спорным, тем более что кончать с собой предпочитали все же те, чья участь давно была предрешена, и впереди их ждали лишь та самая гильотина и палач Сансон.