Александр Хинштейн - Тайны Лубянки

В те годы в Коми жило много ссыльных эсеров. Их-то «Кулику» и было поручено разрабатывать. Он скрупулезно фиксировал все сказанное «врагами», передавая затем чекистам.

Уже тогда в крестьянском юноше просыпается уникальный талант – тот, что десятилетием позже сделает его знаменитым на всю страну. Кузнецов был самым обычным лингвистическим гением.

Иностранные языки даются ему на удивление просто. В считанные месяцы он – чистокровный сибиряк – в совершенстве способен выучить любой язык, да так, что и в голову никому не придет, что язык этот – для него не родной.

Еще в школе, интереса ради, Кузнецов овладел международным наречием эсперанто. Увлекся немецким (через несколько лет увлечение это изменит всю его жизнь). Оказавшись же в Кудым-каре, столице Коми-Пермяцкого округа, он берется за язык, на котором говорят его новые друзья – коми.

Вскоре Кузнецова невозможно уже отличить от природного коми-пермяка. Разумеется, его кураторы из ОГПУ не могут пройти мимо таких восхитительных возможностей агента.

В 1934 году Кузнецова-«Кулика», как агента-маршрутника направляют в Юрлинский район. Незадолго до того здесь прошли два крестьянских восстания – Пожинское и Юрлинское – и чекисты хотели убедиться, с корнем ли выкорчеваны вражеские гнезда.

Кузнецов ходит по селам и выдает себя за кулака, сбежавшего с поселения или (по ситуации) за учителя-эсера. В помощь ему был список людей, уже арестованных за контрреволюцию. Их имена при случае надлежало упоминать в разговорах.

«В беседе со случайными собеседниками я вел себя как лицо, агитирующее крестьянство на вооруженную борьбу с сов. властью, – напишет он потом. – Для того, чтобы с тем или иным кулаком беседовать и получить от него откровенные сведения Нач. Окр. Отд. (ОГПУ. – Прим. авт. ) тов. ТЭНИС меня инструктировал: осторожно выяснить классовое лицо собеседника и если он кулак и настроен а/советски, то нужно за период беседы вычерпать из него все, что он знает. Для этого не нужно стесняться в к-р выражениях».

Юрлинский маршрут проходит успешно. По крайней мере начальник окружного ОГПУ Тэнис остается доволен своим талантливым агентом.

Беда подкралась оттуда, откуда ее совсем не ждали…

…Признаюсь честно, я долго колебался, прежде чем решился предать огласке эти скандальные обстоятельства. Мне казалось, что в определенном смысле они способны дискредитировать этого неординарного человека, тем более что всей своей героической жизнью (и не менее героической смертью) он сполна искупил эти юношеские грехи.

И в то же время я считаю не вправе утаивать их, держать за семью печатями. Они принадлежат не нам, не Лубянке – истории: ведь Николай Кузнецов давно уже стал фигурой исторического масштаба. А история, как известно, не бывает хорошей или плохой. Она – либо есть, либо ее нет…

Конечно, от рождения Кузнецов был личностью незаурядной. Исключительная память, прекрасные языковые способности, наконец, авантюристический склад характера – все эти столь необходимые в спецслужбах качества были заложены в нем самой природой. Но одних только врожденных талантов недостаточно, чтобы стать агентом экстра-класса. Это лишь исходный материал, глина. Все остальное зависит уже от мастерства оперработника, под началом которого работает агент.

Кузнецову не повезло. В начале своей оперативной карьеры он встретил недобросовестных людей, «липовщиков» – как тогда принято было именовать фальсификаторов. За что и поплатился.

3 октября 1934 года агент «Кулик» был арестован и помещен во внутреннюю тюрьму Свердловского УНКВД. В вину ему ставилось, что он «сообщал провокационные сведения на ряд лиц (…), обвиняя их в к-р повстанческой деятельности против сов. власти».

Иными словами, Кузнецов сознательно оговаривал невиновных, по сути, обрекая их на гибель.

Через несколько лет такая «липовщина» захлестнет всю страну, превратится в систему. Людей начнут расстреливать по единственному, ничем не подкрепленному соседскому доносу, и чекисты ежовского набора, только вчера сменившие рабочие блузы на хрустящую форму, свято будут верить, что только так, а не иначе, и следует бороться с врагами народа. Но тогда, в 1934-м, в НКВД оставалось еще немало честных и профессиональных сотрудников, для которых подобная практика казалась дикостью.

Каким уж образом фальсификаторство Коми-Пермяцкого окружного отдела вылилось наружу – узнать нам уже не дано никогда. Может быть, написал заявление кто-то из невинно арестованных. А может, просигнализировали и сами сотрудники. Вариантов – масса.

Выехавшая из Свердловского УНКВД проверка без труда сумела найти многочисленные факты провокаций. Большинство из них были связаны с именем Кузнецова.

В архивах сохранилось немало протоколов его допросов. Все они – почти не отличаются друг от друга. Сперва следует вопрос работника УНКВД – говорил ли вам такой-то человек, что он готовит новое восстание. Затем неизменный ответ Кузнецова: нет, не говорил.

«Когда я писал донесения, – признается „Кулик“ на допросе, – мною руководила одна мысль: как можно резче ударить по к-ре-волюции, но так как благодаря неправильного руководства мною Тэнисом (начальником Коми-Пермяцкого отдела ГПУ. – Прим. авт. ), я в этом маршруте стал на роль провокации, то, выполняя слова Тэниса «называть вещи естественными словами», я раздувал, заострял».

«Так чему можно верить в ваших донесениях и где в них начинается провокация?» – задают чекисты резонный вопрос.

Кузнецов отвечает:

«Даты, встречи, состав присутствующих – это неоспоримо верно, но там, где в моих донесениях начинаются чужие слова, заключенные в кавычках, (…), все наиболее резкое, обобщающее основной костяк сказанного являлось выдуманной, намотанной мной грубой ложью.

Я здесь руководствовался одним: если человек не говорил против Сов. власти, я ему ничего не выдумывал, но если этот человек настроен отрицательно к существующему строю и это мне в беседах высказывал, я ему приписывал не говоренное им по злости. Приписки эти я делал, основываясь на своих предположениях».

Я сознательно не комментирую эти беспомощные оправдания Кузнецова (добавить к его словам, наверное, нечего).

Скажу лишь, что в тюрьме просидел он недолго. После многочисленных его заявлений, в которых он молил дать ему возможность «искупить свою вину на работе», ибо «в изоляции я не в состоянии бороться против к-р», Кузнецов был выпущен на волю. Освободившееся место в камере незамедлительно занял его бывший начальник Тэнис, а сам Николай Иванович надолго оседает в Свердловске.

Даже за сравнительно короткое время знакомства местные контрразведчики успевают оценить уникальные способности сельского сексота. Особенно привлекает их блестящее владение Кузнецовым немецким, ведь немцев на Урале – и своих, советских, и приехавших из-за кордона специалистов – хоть пруд пруди.