Лев Поляков - История Антисемитизма. Эпоха Веры.

Все традиционные обвинения перечисляются г-ном Гулло и используются им ради главной цели – от замкнутости до ростовщичества и от ритуального убийства до распространения чумы; исключение составляет первородный и главный грех, т. е. убийство Христа, которое в этом документе даже не упоминается. В результате, хотя деревянные конструкции остались в неприкосновенности, автор убрал краеугольный камень антиеврейской аргументации. Мы уже достигли века разума, так что в ходе другой судебной тяжбы адвокат и полемист Линге соответствующим образом выбирал свои слова: «Привычка, религия, политика, может быть, разум или, по крайней мере, инстинкт, оправдываемый целым рядом причин, заставляет нас испытывать к евреям в равной мере как презрение, так и отвращение…»

Новые идеи, в том числе и деизм, достигли в 1789 году даже старьевщиков Монпелье, призывавших Всевышнего: «Нет никого, кто бы ни носил в своем сердце убежденности в зле, которое еврейский народ причиняет миру. Всевышний при сотворении мира ясно выразил свое желание, чтобы этот народ был сосредоточен на ограниченной территории, и запретило ему каким бы то ни было способом общаться с другими народами…» Но в основном, во Франции XVIII века антисемитизм продолжал держаться на древнем сочетании традиционных религиозных порывов с коммерческими интересами – как это напоминал государственный министр Малерб Людовику XVI накануне революции:

«… в сердцах большинства христиан еще существует сильная ненависть против еврейского народа, ненависть, основанная на памяти о преступлении их предков и подкрепляемая теми обычаями, которых придерживаются евреи по всему миру, занимаясь такими видами коммерции, которые, по мнению христиан, приносят им разорение…»

Итак, воинствующий антисемитизм был преимущественно буржуазно-христианским феноменом. Если оставить в стороне динамику коммерческих интересов, то евреи, занимающиеся своим ремеслом без малейшего лицемерия, неизбежно вызывали раздражение у торговцев, которые гордились тем, что обожают Бога нищих и несчастных. Согласно «Коммерческому словарю» Савари говорят, что «коммерсант богат, как еврей, если у него репутация человека, собравшего огромное состояние».

Мы увидим, как даже среди философов и энциклопедистов отношение к детям Израиля менялось в зависимости от их социального происхождения. Только аристократия, престиж которой определялся генеалогией, и чьи предрассудки распространялись без разбора на всех, не относившихся к ее кругу, проявляла некоторую симпатию к евреям, возможно даже оказывала им некоторое предпочтение перед христианской буржуазией, чью ревность и ненависть она начинала ощущать. В той мере, в какой внутри этой самой аристократии существовали собственные противоречия и контрасты, наша констатация в большей мере применима прежде всего к старинной военной знати, что вполне естественно. Захватывающее зрелище представляют эти герои и военачальники, выше которых были только король и небо, когда они окружали себя евреями и покровительствовали им. Примером этому могут служить принц Евгений Савойский, маршал Морис Саксонский, принц Шарль де Линь. Этот последний на склоне своих лет сочинил «Мемуары о евреях», доброжелательность которых лишь едва прикрыта иронией знатного аристократа.

«Евреи обладают многими достоинствами, – пишет он в заключение, они никогда не напиваются пьяными, всегда исполнительны, точны, предупредительны, они являются верными подданными своих господ в эту эпоху смуты, никогда не впадают в ярость; они тесно спаяны, иногда гостеприимны, богатые у них всегда помогают бедным». Далее следует призыв к эмансипации евреев, проникнутый более жесткой иронией:

«Наконец, израильтяне, ожидающие непостижимой воли Провидения, которая ужесточит их участь по примеру судьбы их предков, по крайней мере, в этом мире станут счастливыми, полезными и перестанут быть самым презренным народом на земле. Я прекрасно понимаю причины того ужаса, который внушают евреи, но уже пора положить этому конец. Мне кажется, что гнев продолжительностью в тысячу восемьсот лет был достаточно долгим».

Разумеется, хорошее отношение знати к евреям при королевском строе прежде всего опиралась на многочисленные услуги, которые евреи могли ей оказывать, прежде всего в области денежных кредитов и совместных предприятий, например, подобно тому как этим занималась принцесса де Рохан под прикрытием некоего Соломона Леви. Но отсутствие буржуазных предрассудков облегчало подобные отношения, которые не обязательно держались на корыстном интересе. Можно думать, что лишь священник знатного происхождения, абсолютно уверенный в себе, мог заступиться за попавшего в беду еврея так, как это сделал в 1744 году аббат де Ла Варенн де Сен-Солье.

[Аббат де Ла Варенн де Сен-Солье лейтенанту полиции Парижа, 14 марта 1744 г.]:

«Я отнюдь не забыл, что вы мне говорили, будто я был похож на раввина, когда говорил с вами об этом деле. Но когда вы узнаете, что еврей, за которого я ходатайствую, совершил в тюрьме, где он сидит, не меньше благодеяний, чем все благотворительные организации, и что почти не осталось узников, которые бы не вкусили плодов его щедрости, то я убежден, что вы превратитесь в него (раввина) в той же степени, что и я, и что ваше чувство справедливости увлечет вас на путь подражания Господу, который вознаграждает уже в этом мире добрые дела этих несчастных жертв собственного ослепления…»

В заключение сделаем обзор социального положения парижских евреев накануне революции. Мы располагаем этими данными благодаря процессу, который в 1776 году возбудил бордоский еврей Мендес против негров Габриеля Пампи и Аминты Жюльены. Эти негры были рабами, которых Мендес привез с Антильских островов. В Париже они сбежали от своего хозяина, который и обратился к правосудию, чтобы добиться их возвращения. Во время процесса еврей и нефы обменивались, через посредство своих адвокатов, теми весьма нелестными взглядами, которых придерживалась Европа соответственно в том и другом случаях. Первый упрекал детей Хама в «мошенничестве и обмане», на что получал ответ, что «они могли бы выдвинуть такое же обвинение против еврейского народа, и что это сравнение не пойдет ему на пользу». Негры также обвиняли Мендеса в жестокости, чему приводили много примеров: самое ужасное из того, что им приходилось выносить, заключалось в том, что «их хозяин препятствовал им выполнять законы католической религии, в которой они имели счастье быть воспитанными».

Но зачем Мендес решил обосноваться в Париже? Адвокат Пампи и Жюльены заявил: «Столица казалась ему самым благоприятным местом для жизни. Все сословия здесь смешались. И хотя богатый еврей не пользуется здесь почтительным уважением, которое является первостепенной потребностью человека достойного происхождения, тем не менее он может наслаждаться всеми удовольствиями, которые получают за деньги… Если пребывание в этом городе обещало господину Мендесу множество удовольствий, то сам он был погибелью для своих негра и негритянки. Еврей был весьма далек от того, чтобы дать им почувствовать мягкость, характерную для французов, вместо чего заставил их сожалеть о тех тяжелых работах, на которых их использовали в колониях…»