Вольдемар Балязин - Восточные славяне и нашествие Батыя

Старый скептик и вольнодумец, фернейский мудрец Вольтер называл историю «совокупностью преступлений, безумств и несчастий, среди которых замечаются некоторые добродетели, некоторые счастливые времена, подобно тому как среди дикой пустыни там и сям обнаруживаются человеческие поселения». А еще более категоричным в оценке всеобщего хода дел человеческих был мудрец Гегель, сказавший, что «история учит лишь тому, что она никогда ничему не научила народы».

Это сказано об истории всего человечества. Что же касается России, то о ее роковой предопределенности, пожалуй, точнее других выразился Георг Бранде – не очень у нас известный, но у себя на родине, в Дании, по-настоящему знаменитый, – критик, публицист и писатель: «Каждое русское дело непременно должно быть или не по силам тем, кто его предпринимает, или же окончиться неудачей вследствие апатии людей, ради которых оно предпринято».

Полагаю, что и Вольтер, и Гегель видели у истории лишь одну из ее сторон, а она – многогранна и столь же многолика, как и весь род человеческий, рассеянный его Создателем по лицу Земли, подобно песку морскому на берегах океанов.

Познакомившись с разными религиями, переполненными философией, и множеством философских учений, претендующих не менее чем на новую религию, могу сказать, что история рода человеческого есть не более чем гигантский исторический роман, состоящий из миллиардов томов, неодинаковых по толщине и значению, но все же в совокупности и представляющий Историю человечества. А если это так – а я убежден, что это именно так, – то едва ли есть достаточно обоснованные доводы отыскивать всеобщие законы исторического развития, деля поток Времени на фазы и формации, эпохи и периоды, разыскивая в глубине веков умозрительные отличия одного этапа в развитии производства от другого, то ли в результате появления какого-либо нового учения, то ли по требованию великого правителя, то ли из-за впечатляющего краха многовековой империи.

Я не думаю, что любой из таких или же подобных им принципов универсален. Скорее, всякий из них не более чем условность и часто определяется приверженностью того или иного историка какой-либо доктрине, не важно какой – идеалистической или материалистической. Я же считаю, что история не наука, ибо наука основывается на объективных нерукотворных законах, таких, какие лежат в основании физики и математики, химии и астрономии, когда 2×2 = 4, вслед за зимой обязательно приходит весна, а состав воды определяется формулой Н 2О и в Гренландии и в Африке.

А так как «законы» истории столь же преходящи, как и их смертные творцы, придумывающие их в угоду своим единомышленникам, то мне представляется по меньшей мере несерьезным называть наукой то, что не имеет на то никаких законных оснований.

Если мы согласимся с тем общепризнанным определением науки как сферы человеческой деятельности, целью которой являются описание, объяснение и предсказание процессов и явлений, составляющих предмет ее изучения на основе открываемых ею законов, то описание и объяснение одних и тех же процессов и явлений разными историками оказываются не только сильно отличающимися друг от друга, но и часто диаметрально противоположными.

Общее здесь только одно: что заключительную часть вышепровозглашенной триады – предсказание – никто из них сделать не может. Поэтому я не придаю значения условной рубрикации общественного бытия человечества, так как представляю себе историю подобной реке, многоводной и величественной, которая в разных местах своего русла то ускоряет, то замедляет бег, то низвергается водопадом, то выходит из берегов, заливая окрестности, но все равно остается единым потоком, как и Время, тоже часто уподобляемое вечно текущей, неостановимой реке; иногда еще говорят, что Время – корабль, никогда не бросающий якоря.

В греческой мифологии есть прекрасный миф о дочери богини раздора Эриды, которой дали имя Леты. Именем Леты в царстве мертвых была названа река, испив из которой один глоток души мертвых забывали свою прежнюю жизнь. Однако легенда эта прекрасна тем, что рассказала и еще об одном источнике, названном именем Мнемосины, – источнике памяти.

Наверное, совсем не случайно мудрые греки сделали Мнемосину одной из жен верховного бога – Зевса, которому она родила девять прекрасных дочерей, девять муз – покровительниц поэзии, искусств и наук. Их называли музами, потому что по-гречески слово «музы» означало «мыслящие», и, таким образом, разум и память воспринимались как нерасторжимое единство, противостоящее беспамятству, с которым связывалось представление о безумии и смерти, ибо река Лета вела в царство мертвых. А живые припадают устами к источнику памяти и преклоняются перед дочерью Мнемосины, музой Истории – Клио, помня, что история сопровождает каждого из нас от первого до последнего дня нашей жизни и мы плывем в ее потоке, не всегда пытаясь разобраться в причинах и следствиях окружающих нас событий. И даже умирая, человек не выходит из такого потока, оставляя потомству свои дела, свои мысли и память о себе, какая была заслужена им.

Вместе с этим человек приходит в мир не на голое место – не в пустыню и не на целину, но на богатую ниву, возделанную неустанным трудом многих предшествовавших ему поколений. Я надеюсь, что материалы этой книги станут еще одним доказательством, что История – «философское художество людского бытия» и что нет ей равных среди иных искусств, составляющих свиту Аполлона, по мощи воздействия на умы и души людей, по силе просвещения и глубине нравственного проникновения самым коротким и простым путем – путем прямой апелляции к сердцу человека.

Одним из первых признаков возникновения цивилизации – слова, тождественного понятию «культура», как материальная, так и духовная, – является появление календаря. Само слово «календарь» произошло от латинского «календариум» – названия древнеримской долговой книги, по которой должники платили проценты. Взимание процентов происходило в первый день месяца, называемого календою. И подобно тому как цивилизованный человек определял свое местонахождение в окружающем мире – верно или неверно, но как-то все же определял, – так же должен был устанавливать и свое место в беспрерывном потоке времени.

Сначала счет времени велся по суткам – смене дня и ночи, потом по пальцам – пять и десять суток, отсюда пошли и декады – от латинского «децем» (десять), – сохранившиеся в нашем языке и сегодня.