Казимир Валишевский - Царство женщин

Но при всей тирании и унижении, женщина отчасти царит в домашней жизни. Закон и обычай единогласно отводят ей здесь в некотором смысле привилегированное положение. Она управляет домом. Она может наравне с мужчиной и вполне самостоятельно владеть имением, крепостными и распоряжаться ими по своему усмотрению. Это обстоятельство заставляет выдвинуться тип барыни-хозяйки. И этот тип ясно обозначается, когда женское влияние торжествует и женщина призывается к почестям и тягостям высшего сана. Мы видим такой тип с начала героической эпохи и до рубежа XIX века. Анна и Елизавета, после Екатерины I, являются именно представительницами этого типа на престоле, проявляя такую же патриархальную простоту, как любая дворянка, управлявшая своей вотчиной во времена Алексея Михайловича. И такую же суровость. Очень ясное представление о такой личности может дать нам герцогиня Мекленбургская, Екатерина Ивановна, которая, присутствуя однажды на представлении одной трагикомедии, заметила, улыбаясь, своему соседу, иностранному дипломату (Бергхольцу), что актер, игравший царя – один из ее «холопов» – перед выходом на сцену получил двести палочных ударов.

С сестрой Петра Великого, Наталией Алексеевной, появляется новый тип – тип артистки, писательницы, провозвестницы женщины-доктора будущего. И в быстром развитии последнего типа в наши дни нельзя не признать исторической преемственности. Но вообще, истории, как и традиции, были скорее неблагоприятны для развития части интеллектуальных способностей в этой сфере. Из пятисот портретов, собранных в словаре Бантыш-Каменского, начиная с Баяна, только двенадцать женских, да и те сомнительного достоинства. И не в такого рода качествах надо искать секрета необыкновенного счастья, выпавшего на долю мариенбургской пленницы.

«Допетровская Русь прошла к новой России через публичный дом», – сказал Герцен. Это преувеличение; однако, уже из того, что сообщено мною о происхождении и правах этой необычайной наследницы, [10]призванной продолжать царствование Петра, уже ясно, что нельзя совершенно отрицать некоторой справедливости в словах ядовитого публициста. Было высказано сомнение в ценности некоторых приведенных мною свидетельств. Но вот одно, которое уже недоступно никаким сомнениям. Я заимствую его из официального сочинения, содержащего в себе избранные выдержки из переписки русских государей. Само собой разумеется, что выдержки не могли быть заведомо доброжелательными. 18 июня 1717 г. Петр пишет жене из Спа, где он лечился, и поручает отвезти письмо любовнице, которую отсылает от себя по совету докторов, запретивших ему до поры до времени «всякую домашнюю забаву». [11]Вот ответ Екатерины:

«Что же изволите писать, что вы метресишку свою отпустили сюда для своего воздержания, что при водах, невозможно с нею веселится и тому верю; однако ж больше мню, что вы оную изволили отпустить за ее болезнью, в которой она ныне пребывает, и для лечения изволила поехать в Гагу, и не желала бы я (о чем Боже сохрани!) чтоб и галан [12]той метресишки таков здоров приехал, какова она приехала». Довольно ядовито сказано, но Екатерина не злопамятна, что показывают заключительные строки письма: «А что изволите в другом своем писании поздравлять имянинами старика [13]и шишечкиными, [14]и я чаю, что ежели бы мой старик был здесь, то б и другая шишечка на будущий год поспела». [15]

Мы, очевидно, далеки от Людовика XIV и Марии-Терезии, даже от мадемуазель ла Вальер и наименее наставительных образов, завещанных любовными приключениями тех времен Западу. И я остаюсь при убеждении, что подошел насколько возможно ближе к истине в портрете этой невероятнейшей из императриц, который пытался нарисовать и к которому уже не думаю возвращаться. К сожалению, полагаю, что пробелы и неясные точки останутся в нем всегда. Герцен упоминает еще о лубочной картине, виденной им в гостинице и наводящей на размышления. Она представляет Петра, сидящего за столом, уставленным яствами и бутылками, и Меншикова, приводящего ему «на закуску» дебелую красавицу. Внизу подпись: «Верный подданный уступает любимому им царю самое что у него ни на есть драгоценное». Эта картина, если она существует, заключает в себе все, что есть достоверного в прошлом Екатерины Первой до ее возвышения на степень супруги и государыни.

В 1702 г. ее звали Марфой, и от дома пастора Глюка до лагеря завоевателя Ливонии она исполняла обязанности девушки, приученной к самым грубым домашним работам, а вместе с тем не отказывавшей в услугах более интимного свойства, в которых никогда не отказывали особы ее положения. К концу следующего года Петр привез ее в Москву, где у нее, вне брака, родились дочери Анна и Елизавета, и где ее перевел в православие поп Василий, впоследствии архимандрит Варлаам. Только тогда она приняла имя Екатерины. С Петром она была обвенчана в 1712 г. Здесь я буду говорить о том, что она представляла из себя, уже будучи самодержицей всероссийской.

По словам Кампредона, она не умела ни читать, ни писать, но после трех месяцев упражнения научилась прилично подписывать государственные бумаги. [16]К дипломатическим свидетельствам можно отнестись с сомнением и не без причины. Но вот еще свидетельство, уже неопровержимое: это книга приходно-расходная комнатных денег императрицы Екатерины – за время от 1722 до 1725 г. [17]Из нее перед нами встает целый нравственный облик. В этой записи можно с удовольствием прочесть о поощрении, оказываемом науке: один преображенец, пожелавший ехать учиться в Амстердам, получил двадцать червонных, и столько же выдано составителю французской грамматики. Но и только. Большинство же императорских щедрот относятся к писарям, садовникам, подносящим какой-нибудь особенный салат или взращивающим редкие, ранние овощи, паяцам… Один из них, ходящий на голове, получил тридцать червонных, между тем как царевна Наталья Алексеевна в свои именины получила всего двадцать, в новом кошельке. В марте 1724 г. княжне Голицыной оказана почти такая же щедрость, как паяцу: двадцать три червонных, чтоб плакала о сестре. [18]Кое-где несколько проявлений жалости и сострадания. Русская женщина XVIII века была сострадательна к несчастным и охотно помогала им. В «Всякой всячине» Екатерины II очень поучительна в этом отношении одна сцена: посещение тетки племянником, желающим получить наследство. Чтобы добраться до нее, ему приходится пробраться через целый ряд нищих, слепых, калек. Передние Екатерины I – когда они завелись у нее – представляли подобное же зрелище. Солдаты, матросы, ремесленники приходили туда ежедневно просить: кто помощи, кто царицу быть у него кумой. Она никогда не отказывала и давала по несколько червонных каждому из своих крестников. Она назначала приданое сиротам, выдавала пенсии ветеранам шведской войны, раздавала подаяния священникам, монахам, певчим, приходившим с рождественскими песнями. Находим два червонных, выданных мужику, который не мог заплатить подушной подати; но столько же получал другой, оказавшийся способным в восемьдесят лет взлезть на дерево.