Юрий Петухов - ДОРОГАМИ БОГОВ

Мы видим, что все это не случайное совпадение.

Не случаен даже такой, казалось бы, простенький факт, что железное, серебряное и золотое царства охраняют собаки, чудовищные псы, – по логике вещей, именно так и должно быть. Ну а кто же еще должен охранять золотые дары, полученные "царем-солнцем", как не его верные "молодые собаки", псы-оборотни?!

Наш Кополо, как- и его "внучок" Аполло, одновременно и пес, и повелитель псов. А у кельтов мы встречаемся с неким Ку Холином, то есть "псом Холина". Он исполняет при своем хозяине функции именно такого "пса-воина", "пса-охранника". Негусто? Но пока – то, что есть. Откуда же попал в мифологию кельтов этот герой, чье имя в подавляющем большинстве случаев пишется слитно, то есть, как бы теряя смысловое значение: Кухолин или Кухулин? Глубинным и самостоятельным этот герой быть не может, маловероятно. Во-первых, он приходит со стороны, как бы внедряется в мифы кельтов. Во-вторых, чисто кельтского прообраза у него нет, как нет и такого прообраза, вынесенного самими кельтами из времен общеиндоевропейского единства. В чем же дело?

Можно предположить, что теоним проник к кельтам из исходного места в ту пору, пока еще существовало носовое "н". Вспомним, Кополо(н) – Апол-ло-н. В этот ряд можно было бы поставить и подогнанное кельтами под привычное и понимаемое словосочетание имя Кухолин. Во всяком случае, основа каждого слова, согласные, не так уж и разнится: к-п-л-н и к-х-л-н. Но это может быть пока лишь на уровне нашего предположения, не более. Не будем уподобляться тем исследователям, что выводят Иско-ростень из Йошкар-Олы, даже если наш случай вызывает сомнение одной лишь согласной.

Тут не столько лингвистика обращает внимание наше на сходство, сколько функциональное тождество. Кухулин – плод инцеста. Знакомый мотив, не правда ли? Он владеет магическими приемами, умеет перевоплощаться. О том, как способно преобразовываться имя, можно судить по его хозяину – Холи-ну – Хулину – Куланну, кузнецу, которому служит "пес". Этот герой этимологически не так далек от наших старых знакомых. Да и на слух, которому, правда, не всегда доверяем, где-то совсем близко вертятся, если не в одном ряду, то неподалеку, Кополо(н) – Купавон – Агюлло-н – 0'Куланн – Кухоланн – Кухолин.

"Пес" посещает загробный мир. Это тоже кое-что подсказывает нам. Но мало. Всего этого очень мало для более или менее сносных выводов. Может быть, есть еще хоть что-то, хоть какой-то признак, который если и не позволит нам провести отождествление, так хотя бы выведет на новый отрезок пути?

У кельтов есть легенды о "стране блаженных" – Аваллоне. Для греков, как мы знаем, Аполлон тоже выходец из страны особого народа – Аполлонии. Память о предках, о прародине? Аваллония кельтов – одно из наиболее архаических воспоминаний-легенд. Ирландское "абал", как и валлийское "афал", означает "яблоко". А сама страна – "яблочный остров", где обитают бессмертные, в основном почему-то женщины. Может быть, так трансформируются воспоминания о материнском крове, материнской земле. Гадать не будем.

Мы все время скользим рядом с чем-то нужным' нам, но никак не можем уцепиться хотя бы за краешек – все настолько зыбко и призрачно, что рассыпается в руках. И все же мы видим, тут есть нечто. Но кельты – народ в индоевропейской семье настолько своеобычный и неповторимый, что, если к ним и попадало что-то – образы, мотивы, теонимы, все менялось до полнейшей неузнаваемости, даже вынесенное из общих глубин родства у них оказывалось настолько трансформировавшимся, что и концов не отыщешь. И все же…

В "Похищении быка из Куальгне " Кухулин описывается основательно. Есть, скажем, такие строки:

Во глубине его грозных очей Сверкают семь драгоценных камней… Когда над колесницей боевой Вздымает он лик искаженный свой.

Достаточно грозное, гневливое божество. Похоже на то, что описывает Гомер и приводим мы в эпитете к этой главе, взятом из "Илиады". Грозный бог! Гневный бог! Описание того, как Кухулин вводит себя в ярость перед сражением с четырьмя войсками Ирландии, впечатляет и превосходит гомеровское – когда Аполлон в гневе бросается на помощь избранникам.

Многое есть в кельтской саге. Нам надо запомнить, что практически все страсти крутятся вокруг быков, коров и, вообще, стад – похищают ли их, охраняют, все одно. Этот "коровий" мотив очень важен для нас, и мы будем к нему постоянно возвращаться.

Сейчас же заметим, что воины-кельты были собирателями престижных трофеев – человеческих голов, черепов; исследователи допускают и распространение среди них людоедства. Но главное – черепа.

– Вижу безумца страшный улов:

на подушках колесницы девять голов!

Так повествует сага. Помимо всевозможных прочих украшений Кухулин носил на себе связки черепов. Что поделать, таковы были вкусы. И нам это на руку.

Совершим небольшой экскурс во времена очень отдаленные. По мнению ряда ученых, еще задолго до отпочкования индоевропейской общности от чего-то более емкого в этническом плане, от какой-то предыдущей общности, существовала ностратическая языковая семья, включавшая в себя индоевропейскую группу или ее эмбрион.

Ностратическая, то есть, "наша", включала также семитохамитскую, уральскую, алтайскую и другие семьи или группы языков. По части терминологии, как и по самой проблеме, пока общего и единого мнения достичь не удалось. Иногда эта языковая совокупность называется надсемьей.

Мы не будем вдаваться в тонкости. Нам важно, что, реконструировав этот праязык, лингвисты установили: понятие "череп" на нем звучало как "к'ап'А". Не правда ли, кое о чем говорящее звучание?

Имея такой "корешок", мы можем смелее нащупать его побеги в индоевропейских языках. Латинское "капут" – голова, череп. А французское "купель" – чаша, купель. Это тот же округлый свод, сферическая полость. Тут же и – вспомним Апол-ло-Кополо – удвоение сонанты, ведь во французском "купель" пишется с двумя "л". Ну и, разумеется, "купол" – неважно какой, неба, храма или же отраженного в жаргонах "купола-кумпола" – человеческой головы. Мы приближаемся к глубинному значению первослова,.основы многих поздних образований. Именно сфера, именно свод, заключающий в себе нечто – пусть то мозг или мир земной. Здесь сходились представления о едином строении человека и мира.

И по всей видимости, одним из первоначальных значений теснима Кополо было очень емкое понятие и о небесной сфере, наполненной светом, и о черепной коробке, под которой для каждого человека, включая и сказителей, мечтателей самого далекого прошлого, будто под небесным сводом, заключался целый мир. Звучит несколько идеалистично. Но человек не всегда был материалистом, да и ныне не везде им стал. Для него по-прежнему весь мир прежде всего заключается в нем самом, весь удерживается под его "куполом-сводом", ибо при отсутствии такового пропадает и все остальное – пусть только для него, не для всех. Но для него и этого достаточно.