Геннадий Левицкий - В плену страстей. Женщины в истории Рима

Хотя у знатных сирот было одно воспитание, причем весьма неплохое, выросли они совершенно разными. Все помыслы Катона, все его дела были направлены на благо отечества. Его желание сделать римлян лучше и честнее вошло в поговорки. Когда один сенатор, человек порочный и расточительный, держал речь о бережливости и воздержанности, его товарищ воскликнул: «Послушай, это право же, непереносимо! Ты обедаешь, как Лукулл, строишь дворцы, как Красе, а поучаешь нас, как Катон!» (Лукулл прославился любовью к изысканной роскоши, а богачу Крассу принадлежала едва ли не половина домов в Риме.)

Сестры Катона больше заботились о собственном удовольствии, жертвуя даже узкосемейными интересами. «По-видимому, — предполагает Плутарх, — вообще женская половина семьи доставляла Катону одни неприятности». Сервилия «пользовалась дурной славой из-за Цезаря», а ее младшая сестра была выгнана из дома за распутство собственным мужем — знаменитым военачальником Луцием Лукуллом.

Дядя, «отличавшийся величайшей воздержанностью», не смог передать Сервилии своих положительных качеств. Впрочем, она не сразу стала вызывать краску на лице брата своим поведением.

Первый муж Сервилии, Марк Юний Брут, происходил из старинной фамилии, весьма знаменитой республиканскими традициями. Он подарил ей сына (тоже Марка) и сложил голову в междоусобной войне в 77 году до н. э.

Второй муж, Децим Юний Силан, также был непоследним человеком в Риме; в 70 году до н. э. он избирается эдилом, а в 62 году до н. э. занимает самую высокую должность в государстве — становится консулом. Сервилия родила ему трех дочерей, которые получили имя Юния (к одинаковым именам дочерей римляне прибавляли числительное — Первая, Вторая, Третья).

Своим мужьям Сервилия изменяла с тем, кого считала самой большой любовью в своей жизни, — с Гаем Юлием Цезарем. Плутарх рассказывает случай, произошедший во время заседания сената: «Когда между Цезарем и Катоном шла напряженная борьба и жаркий спор, и внимание всего сената было приковано к ним двоим, Цезарю откуда-то подали маленькую табличку. Катон заподозрил неладное и, желая бросить на Цезаря тень, стал обвинять его в тайных связях с заговорщиками и потребовал прочесть записку вслух. Тогда Цезарь передал табличку прямо в руки Катону, и тот прочитал бесстыдное письмецо своей сестры Сервилии к Цезарю, который ее соблазнил и которого она горячо любила. „Держи, пропойца“, — промолвил Катон, снова бросая табличку Цезарю, и вернулся к начатой речи».

Воспитание Сервилии было действительно разносторонним: если соблазнить Цезаря было делом несложным, то удерживать его долгие годы — это уже высокое искусство. «На любовные утехи он, по общему мнению, был падок и расточителен, — рассказывает Светоний. — Он был любовником многих знатных женщин, в том числе Постумии, жены Сервия Сульпиция, Лоллии, жены Авла Габиния, Тертуллы, жены Марка Красса, и даже Муции, жены Гнея Помпея». Среди знаменитых любовных побед Цезаря числятся даже две царицы: египетская и мавританская.

После смерти второго мужа — Децима Силана в 61 году до н. э. Сервилия больше не вышла замуж и всецело посвятила себя обожаемому Цезарю. Кажется, над этой великой любовью не властвовало даже время: когда умер Силан, Сервилии было около 40 лет, а во время гражданской войны — уже за 50. Правда, коварная сестра Катона использовала хорошую приманку, чтобы удержать Цезаря подле себя и пользоваться не только его любовью.

Однако послушаем, что говорит по поводу их взаимоотношений Светоний.

«Но больше всех остальных он любил мать Брута, Сервилию: еще в свое первое консульство он купил для нее жемчужину, стоившую шесть миллионов, а в гражданскую войну, не считая других подарков, он продал ей с аукциона богатейшие поместья за бесценок. Когда многие дивились этой дешевизне, Цицерон остроумно заметил: „Чем плоха сделка, коли третья часть остается за продавцом?“ Дело в том, что Сервилия, как подозревали, свела с Цезарем и свою дочь Юнию Третью».

Трагедия этой женщины была огромна: вся ее семья воевала против обожаемого Юлия Цезаря. Борьба шла не на жизнь, а на смерть — в Африке покончил с собой Марк Порций Катон. Брат Сервилии был совестью римской республики, и никому другому из римлян не подражал сын Сервилии «с таким рвением, как этому человеку, который приходился ему дядей, а впоследствии сделался и тестем». Естественно, Марк Брут воевал против Цезаря, но ему повезло больше, чем Катону.

Интереснее всего то, что Юлий Цезарь заботился о своем враге, как о самом близком человеке. Накануне битвы при Фарсале Цезарь «приказал начальникам своих легионов не убивать Брута в сражении, но живым доставить к нему, если тот сдастся в плен добровольно, а если окажет сопротивление, — отпустить, не применяя насилия».

Плутарх объясняет причину милости Цезаря: «Такой приказ он отдал в угоду Сервилии, матери Брута. Известно, что в молодые годы он находился в связи с Сервилией, которая была без памяти в него влюблена, и Брут родился в самый разгар этой любви, а стало быть, Цезарь мог считать его своим сыном».

Бруту удалось остаться в живых после битвы при Фарсале; он благополучно добрался до Лариссы и оттуда написал Юлию Цезарю. «Цезарь был рад его спасению, позвал Брута к себе и не только освободил его от всякой вины, но и принял в число ближайших друзей» (Плутарх). Брут даже убедил своего покровителя простить и Кассия. Знал бы Цезарь, чем обернется его доброта!

Цезарь надеялся своей милостью расположить к себе сына Сервилии. Он получил самую высокую из преторских должностей, а через три года должен был стать консулом. Готовясь переправиться в Африку для борьбы с Катоном и Сципионом, Цезарь назначил Брута правителем Предальпийской Галлии. По словам Плутарха, «Брут и вообще пользовался могуществом Цезаря в той мере, в какой желал этого сам. Будь на то его желание — и он мог бы стать первым среди приближенных диктатора и самым влиятельным человеком в Риме. Но уважение к Кассию отрывало и отвращало его от Цезаря…»

Гениальный диктатор прекрасно знал характер сына своей любовницы. Однажды ему донесли, что Брут замешан в заговоре. «Цезарь не обратил на это внимания. Прикоснувшись рукой к своему телу, он сказал доносчику: „Брут по— временит еще с этим телом!“ — желая этим сказать, что, по его мнению, Брут за свою доблесть вполне достоин высшей власти, но стремление к ней не может сделать его неблагодарным и низким» (Плутарх). В другой раз, получив донос о том, что Антоний и Долабелла замышляют мятеж, Цезарь сказал: «Я не особенно боюсь этих длинноволосых толстяков, а скорее — бледных и тощих», намекая на Кассия и Брута.