Николай Дубинин - Вечное движение (О жизни и о себе)

Елизавета Родионовна готовила нам великолепный, горячий, густой, ароматный чай, мы его пили и, смеясь и споря, разрабатывали стохастические основы теории генетико-автоматических процессов. Посоветовавшись с А. Н. Колмогоровым, мы решили моделировать генетические процессы в микропопуляциях. Это было задолго до современных принятых кибернетических подходов с их моделированием биологических явлений. Наша модель нам явно удалась.

Задача состояла в том, чтобы проследить судьбу единично возникающей мутации внутри популяции, которая в течение многих поколений размножается изолированно, внутри себя, и сохраняет одну и ту же численность. Роль мутации играл красный шарик, который мы помещали среди 49 белых, выполняющих роль немутантных, нормальных аллелей. Поскольку каждый организм имеет один данный аллель от отца и другой от матери, то условное рождение одной особи изображалось путем вытаскивания двух шаров. Проделывая эту операцию 50 раз, мы каждый раз получали популяцию в виде 50 особей.

Условием этой модели было признание, что исследуемые нами мутации нейтральны, то есть не подвергаются отбору. Их судьба в этом опыте определялась чистым случаем, попадет ли случайно красный шар (мутация) в потомство или случайно он не войдет в состав генов следующего поколения.

Вслепую вытаскивали мы с Ромашовым из урны, роль которой играла суповая чашка из сервиза Елизаветы Родионовны, 50 раз по паре шаров, имитируя рождение поколения, и так раз за разом. В большинстве случаев мы вытаскивали 50 пар белых шаров, что означало гибель возникшей мутации, ибо красный шар не входил в состав генов новой популяции. Однако в отдельных случаях этого не было, и красные шары начинали "размножаться", заставляя нас продолжать этот стохастический опыт, подчас на протяжении сотен поколений. В этих случаях такие исходно одиночные мутанты чисто случайно увеличивались в числе, долго колебались в частоте и иногда даже захватывали всю популяцию. Моделирование генетико-автоматических процессов во многом раскрыло нам понимание характера и законов их протекания.

Ромашов был человек пылкий, непосредственный и очень эмоциональный. Мы жадно следили за нашими моделями, когда в них шел процесс то "размножения", то "гибели" нейтральных мутаций. С ребяческим увлечением, со взрывами радости, удивления, с чувством полной победы над такой сложной проблемой, как роль изоляции для судьбы генетического материала в популяциях, мы переживали весь этот опыт первого нашего моделирования эволюционных процессов.

Написать статью с Ромашовым оказалось не так-то легко. Он был необычайно придирчив и пунктуален, требовал художественной формы. Свое огорчение он выражал восклицанием: "Нет, это не пролепилось!" Вновь и вновь перечитывали и передумывали мы целые страницы текста. Наконец, перечитанная множество раз, пролепленная во всех деталях, статья наша была закончена. Мы напечатали ее в нашем биологическом журнале в 1932 году под названием "Генетическое строение вида и его эволюция".

Редактор журнала Н. К. Кольцов в специальном письме поздравил меня и Д. Д. Ромашова с появлением этой статьи.

До открытия генетико-автоматических процессов дарвинизм опирался только на приспособительные явления. Теперь стало ясно, что кроме отбора, мутаций, скрещивания есть еще один, ранее неизвестный, основной фактор эволюции, который обеспечивает преобразование популяций по нейтральным особенностям. С. Райт в 1931 году назвал это явление дрейфом генов. Генетическая теория отбора была разработана Р. Фишером и Дж. Холдейном.

В мировой науке совершился решительный поворот в сторону дарвинизма, создавалась новая область науки, которая посвящала себя изучению эволюционного процесса в свете генетики.

Время работы с Д. Д. Ромашовым над математическими основами теории генетико-автоматических процессов освящено для меня светлыми стремлениями, единением творческого порыва в науке и чувства прочной мужской дружбы. Мы пили чай, шаг за шагом развертывали свиток задач и их решений в теории генетико-автоматических процессов, смеялись и болтали обо всем, что в то время входило в нашу жизнь. Чудные вечера молодости, овеянные пламенем творчества!

Тогда же я полюбил Александра Ивановича Панина. Его жена стала работать лаборанткой на Смоленском бульваре и очень понравилась мне разумностью, спокойствием и дружелюбием к людям. Однажды она пригласила меня поехать с ними летом 1931 года на Тамбовщину, в деревню с наивным, детским, но поэтическим и нежным названием Сява, которая стоит на реке Сявке. В этой деревне жили родители ее мужа. Она рассказывала, что А. И. Панин - страстный рыболов и собирается в этом году на знаменитой реке Цне, которая течет также неподалеку от их деревни, ловить на удочку не менее чем пудовых лещей. Это было так заманчиво, что я согласился и приехал к ним, в их "родовую" деревню Сяву, когда там уже собрались все Панины. Здесь я увидел очаровательного отца А. И. Панина, Ивана Васильевича, и мать, милую, хлопотливую Анну Николаевну. Они были исконные тамбовские крестьяне. Компания гостей состояла из трех братьев Паниных, их двух жен, сестры - Татьяны Ивановны, и Софьи Владимировны Сапрыкиной.

Меня сразу накормили такой желтой ряженкой с пенкой в палец толщиной из густого топленого молока, что я позабыл в тот момент все на свете, даже лещей. Однако где же главный, знаменитый рыбак, где лещевик - Панин, что же он, наконец, собою представляет и где его лещи?

Ксения Александровна и я пошли искать Панина, и вот, пробираясь сквозь лес, на берегу Цны мы встретили его. На плече он нес целую связку длиннющих удилищ, а в руках пустое ведро. Высокий, с хорошим большим носом. Его лицо сразу бросалось в глаза, оно источало свет синих, нежных и умных глаз, то скрывающихся в густых, нависающих опахалах - ресницах, то блистающих ясною, русскою синью. Лещей у него не было. За все три недели нашей жизни в Сяве лещи ни разу не клюнули. Я быстро бросил Цну, таскал из сявских котлубаней щук и окуней. А. И. Панин упорно, ежедневно ходил на Цну и возвращался с пустыми руками. Хорошо на сявкинских желтых, промытых, ярких песках в синих струях воды клевали пескари, и частенько всей компанией мы отправлялись на эти райские крохотные плесы. Сдружился я с А. И. Паниным необыкновенно, сразу всем сердцем почувствовал, как добр этот русский человек. Его милые отец и мать были счастливы видеть у себя в деревне всех своих сыновей, их жен и друзей.

По приезде в Москву мы очень коротко сошлись все трое - А. И. Панин, Д. Д. Ромашов и я. Елизавета Родионовна снимала деревенский дом в селе Веледниково, под Москвой, Мы с А. И. Паниным частенько являлись к ним и проводили чудесные зимние и летние дни в лесу, в сугробах и на зеленых полях, и дома за ужином.