Казимир Валишевский - Первые Романовы

Следует также упомянуть объяснение Олеария, говорившего, что жители московского государства, привыкшие к тирании, могут многое вытерпеть; но если насилие превосходит всякую меру, они возмущаются и делаются тогда страшными, пренебрегая всякою опасностью и становясь способными к самым гнусным насилиям и к самой ужасной жестокости.

Это замечание еще и теперь не потеряло своего значения.

Сосланный в монастырь св. Кирилла, Морозов даже в этом отдаленном изгнании, все еще некоторое время пользовался довольно значительным влиянием, но вскоре должен был отойти на задний план благодаря появлению на сцене другого фаворита, призванного сыграть в жизни Алексея и в истории его царствования гораздо более значительную роль. Начиная с 1646 г. молодой царь подпал под влияние одного старого монаха, которому он в это время поручил митрополию в Новгороде. Наступил канун великой церковной реформы и великого религиозного кризиса семнадцатого столетия.

Родившись в «страшный год», 1605-ый видевший триумфальный въезд в Москву Лжедмитрия со своею польскою свитою, будущий патриарх происходил от бедных финских крестьян деревни Вельдеманово Нижне-Новгородской волости. В соседней деревушке, Григорове, вскоре родился и самый страшный противник, вставший позже на пути Никона: то был поп Аввакум, представляющий собой самую оригинальную и самую мощную фигуру этой эпохи.

При крещении Никон получил имя Никиты. Его отца звали Миною. У него рано оказалась мачеха, Ксения, кажется, самая злая из всех мачех. Одно время даже сама жизнь несчастного ребенка висела на волоске. [37]Однако он научился, неизвестно каким образом, читать и писать, и это преимущество дало ему убежище в монастыре св. Макария на Желтых Водах. Но когда ему минуло двадцать лет, его родители заставили его жениться и доставили ему приход, откуда быстро распространился слух о его знаниях и энергии, и он был переведен в Москву. Тоскуя по монастырю или обуреваемый честолюбием и неспособный примириться с узостью горизонта; он решается бросить карьеру, закрывавшую, как известно, для белого духовенства православной церкви доступ к высшим церковным должностям. Будучи уже отцом троих детей, он соглашается со своею женою расстаться дружелюбно, и в то время как она приняла схиму в монастыре св. Алексея в самой Москве, он надел рясу и принял имя Никона, ища себе место аскетического убежища на берегах Белого моря.

В 1643 году мы его находим уже игуменом Кожезерского монастыря (Новгородской епархии, Каргопольского уезда), а в 1646 году, отправившись в Москву по делам своей общины, он обратил на себя внимание Алексея. Оставленный царем, он становится архимандритом монастыря св. Спасителя, где находились могилы фамилии Романовых, и каждую пятницу имел счастье служить заутреню в часовне государя, с которым долго потом разговаривал.

Таким образом между этими двумя людьми завязались отношения, из которых позже должна была создаться единственная по своей оригинальности глава национальной истории. И Алексей сначала поручил тому, кого он уже начал называть «своим особенным другом», должность, позволившую в предшествовавшем веке сделать карьеру фавориту Ивана IV, Адашеву: прием прошений. Потом, когда и Новгород стал в свою очередь волноваться народным движением, царь послал Никона в этот город.

Будучи митрополитом и облеченный к тому же очень обширною властью, Никон оправдал доверие государя. Он развил замечательную деятельность. Когда наступил голод, он стал раздавать в архиепископском дворце пищу и деньги; создал богадельни, улучшил режим в тюрьмах. Не упуская из-за этого управления своей епархией, он принялся за ритуальную реформу: ввел в соборе св. Софии греческое пение, набрав для него певчих в Киеве. Нововведение снискало себе такую славу, что сам царь захотел послушать это пение и, восхищенный им, по совету своего духовника, Бонифатьева, приказал столичному клиру последовать этому примеру.

Патриарх Иосиф сильно сопротивлялся новшеству, и все осталось на время в прежнем положении, но то была лишь отсрочка. Административная и юридическая реформа, обещанные бунтовщикам 1648 года, приняла более благоприятный оборот.

По соглашению с клиром, боярами и членами Думы почти на другой день после событий, обагривших кровью столицу, Алексей приказал пересмотреть и сызнова исправить существующие законы.

То была почти повсюду главная задача века. Москва опередила в этом отношении Францию Людовика XIV и Кольбера, где лишь в 1663 году приступили к «составлению французского права».

Программа проектируемой работы была следующая: выбрать из апостольских правил и отцов церкви, как и из законов, обнародованных греческими императорами, т. е. Номоканона, статьи, «пригодные для царского правосудия», сверить указы прежних государей и решения бояр с постановлениями древних уложений; составить для непредвиденных всеми этими текстами случаев новые постановления, применимые ко всем подданным империи без различия положения.

Выполнение этой задачи было поручено комиссии из пяти членов. Работа ее должна была быть поданной на одобрение Собора. Разумное и в то же время либеральное это дело могло бы служить примером в России, как и в других местах, для законодателей более близких к нам. Это была во всяком случае почти та же программа, которая была принята позже Людовиком XIV, против воли Кольбера, желавшего умалить значение парламента. [38]

Комиссия под председательством князя Никиты Одоевского принялась за работу 10 июля 1648 года, а 1 сентября следующего года в свою очередь собрался Собор и заседал без перерыва семь месяцев. Этот Собор, кажется, был разделен на две палаты: верхнюю, в которой участвовали под председательством государя патриарх, духовный собор и Дума, и нижнюю, где заседали уполномоченные низшего класса «служилых людей», а также низшего клира и московской буржуазии. Точное число депутатов остается неизвестным, но, составляя представительство по крайней мере ста двадцати городов с их уездами, оно, кажется, превышало цифру триста тридцати шести, подписавших принятый проект. Не умевших при этом писать было больше половины: последних заменяли при этой формальности их коллеги. [39]

В противоположность тому, что наблюдалось в большей части собраний того времени, «служилые люди» не занимали в нем господствующего положения, а третье сословие составило до восьмидесяти девяти выборщиков, хотя некоторые важные города, как например Кострома, Серпухов, Нижний Новгород и Рязань, даже не доставили полного представительства на Собор. [40]

Участие Собора в выполнении этой работы дало повод к спору; некоторые историки даже доходят до полного отрицания его. [41]Вот как по-видимому происходило дело в действительности: так как редакционная работа оставалась в руках одних только членов комиссии, то представители вмешивались в нее, сначала обсуждая статьи, представленные на их рассмотрение, потом представляя по поводу их записки, с которыми комиссия не могла не считаться. Действительно, из сорока статей XIX главы нового уложения семнадцать представляют собой слово в слово почти текст этих замечаний. Некоторые из них, а именно сорок вторая XVII главы даже указывают на этот источник. Наконец несколько членов Собора были приняты в состав комиссии и приняли таким образом прямое участие в ее работе. [42]