Азиза Джафарзаде - Звучит повсюду голос мой

Алыш рассмеялся:

- Ты лучше молись за себя! Кто, как не ты, сводит с пути истинного молодых мусульман? Одних заставляешь заниматься бесстыдным делом, а других смотреть на это бесстыдство! И ты называешь себя мужчиной? Вон та чанги с платком на голове в тысячу раз лучше тебя, но она женщина, которую сам аллах создал неполноценной! А ты что такое?! Молла не раз предупреждал тебя дать зарок и не заниматься этими постыдными делами!

- Ага... Как мне не заниматься, это хлеб мой...

Один из парней схватился за кинжал:

- Чтоб ты не ел этот хлеб, чтоб он для тебя в яд превратился, мерзавец... Алыш-ага, разреши, прирежу его во имя аллаха!

Алыш остановил его резким криком:

- Займись лучше красоткой, а этого я без зурны плясать заставлю, острием кинжала пощекочу ему ребра... А ты бери ее отсюда и делай с ней что хочешь...

Ага Самед провел рукой по остроконечным усам:

- Ты дозволяешь мне поднять руку на женщину?

- Слушай, какая это женщина, это - чанги... Иди, займись делом... Алыш повернулся к танцовщику Адилю: - Многих стоящих парней ты свел с пути истинного с помощью этих самых чанги, сукин сын! За это тебя мало прикончить. Но я не буду марать свой кинжал о твою поганую кровь. Вставай с колен, принеси сюда ценности, какие есть в доме, да пошевеливайся!

Адиль, думая, что сможет откупиться от Алыша, подполз к сундуку, стоявшему в углу, и начал шарить по карманам, потом вспомнил, что ключ на веревке висит на шее.

- Ты ключ вешаешь на шею? - расхохотался Алыш. - Чего еще можно ждать от женоподобного?...

Замок сундука под ключом Адиля заиграл нежную мелодию, казавшуюся немыслимой в этой обстановке. Алыш молча коснулся кончиком кинжала спины Адиля, и тот поднял крышку сундука. Алыш заглянул через его голову в сундук.

- Ага, ддо-ро-гой, возьми на зздоровье все, только оставь мне жизнь! Он вытащил из сундука мешочки с деньгами и узелки с драгоценностями, в которых танцевали чанги.

- Молчи, мерзавец! Убить такого негодяя, как ты, - благое дело, которое мне зачтется... Впервые в жизни за убийство я получу отпущение грехов.

- Заклинаю тебя двенадцатью непогрешными имамами, пощади меня, Алыш-ага!

- Эй, Ага Али или Ага Гусейн, подержите руки и ноги этого негодяя, чтоб не мешал мне!

Парни кинулись к Адилю и повалили его на пол. Увернувшись, Адиль пытался поцеловать ноги главаря шайки.

- Прости меня, Ага, я виноват... Если ты отпустишь меня, я уеду отсюда и больше никогда не буду учить чанги, не допущу греха...

Алыш выдернул ногу из рук Адиля, разбойники схватили его за руки и ноги. Алыш наклонился и двумя огромными ладонями обхватил шею несчастного танцовщика. Из последних сил закричал Адиль, осознав, что жизни его приходит конец:

- Ты сам негодяй, проклятый кровопийца, бандит, нечестивец! Гореть тебе в аду скорее, чем мне!..

Кровь прилила к глазам Алыша, стали багровыми лицо и шея. Пальцы точно клещи сдавливали горло, пот тек по его красному лицу, а он все давил и давил:

- Теперь ты замолчишь навсегда, тебя много раз предупреждали... Отплясался, негодяй...

Адиль захрипел в последний раз, лицо его из белого превратилось в синее, язык вывалился изо рта. Алыш все не оставлял его, пальцы будто сцепились навечно...

- Я жертвую собой во имя шариата, бесстыжий негодяй...

А в это время Сона... Огромного роста детина втолкнул ее в небольшой чулан, рядом с комнатой, где происходила расправа над Адилем. Он сорвал с нее платок и вплотную придвинулся к девушке. Сона отступила и почувствовала лопатками холод стены. Она вздрогнула:

- Братец, да буду я твоей жертвой, да буду я жертвой твоей разящей руки, убей, тебе простится моя кровь, но не делай меня бесчестной... На том свете, служа святой Фатиме, я замолю твой грех убийства... Но если будет поругана моя честь, святая Фатима не простит тебе надругания надо мной.

Она не дралась и не царапалась, а тихо умоляла. Легким движением этот высокий парень мог бы убить ее, а она сама его просила о смерти. Это так поразило Ага Самеда, что он замешкался. "Честь" - это слово в устах недостойной чанги не показалось почему-то ему смешным... Редкая красота и нежность девушки вдруг тронули его. К тому же он был очень религиозен, а она заклинала его именем дочери пророка. А кроме того, с детства Ага Самеду твердили, что он должен беречь честь, что первейшая заслуга мужчины уважение чести, а тут чанги предпочитает смерть бесчестью... За это она достойна уважения. Он не возьмет этого греха на свою душу...

- Падай на пол, Сона, и притворись мертвой, попробуем обмануть Алыша... Утром потихоньку выбирайся из города, пока он будет отсыпаться после трудной ночи... Но берегись, снова ему на глаза не попадайся, не то с меня он тоже шкуру сдерет.

Сона, не в силах поверить в правду его слов, несколько секунд вглядывалась в глаза парня, потом легла на пол лицом к стене и застыла в ожидании, чем все это закончится, не очень надеясь на спасение.

... Адиль был мертв, Алыш вытирал руки полой чухи.

- Ну, что у тебя там?

- Неизвестно, в чем душа в ней держалась, не успел я к ней притронуться, как от страха у нее, видно, разорвалось сердце, - нехотя проговорил Ага Самед.

- Считай, что не повезло... - Алыш поднял с пола папаху, нахлобучил ее на голову. - Поспешим к Гаджи Асаду за наградой. Мы свое дело сделали: разрушили гнездо разврата, теперь пусть платит... Будьте осторожны, чтоб нас никто не увидел.

Разбойники торопливо покинули дом танцовщика, не думая о следах преступления. Их заверили, что они вершат благое дело во имя торжества религии...

Когда шаги затихли в самом конце улочки, Сона поднялась с пола, ноги еле держали ее. "Куда мне пойти, о аллах, к кому обратиться? У меня нет ни отца, ни матери, ни брата... В чью дверь я могу постучаться?.. Может быть, пойти к Махмуду-аге? У него доброе сердце, он многим помогает. Но его дом слишком на виду, сразу же распространится слух, где я... Нужно поскорее уходить из этого дома, чтобы девушки не узнали, что я осталась жива... Если Алыш пронюхает, найдет меня даже под землей, и парню, который спас меня и не тронул, я принесу несчастье. Надо исчезнуть, спрятаться так, чтобы даже имя мое никогда не упоминалось... Дай аллах счастья тому парню, его, кажется, зовут Ага Самед, надо запомнить..."

Сона торопливо натянула на себя старье, хранившееся в чулане. Из книги, лежавшей на полке, вынула плоский пакетик, в котором хранилась газель, записанная ею со слов Сеида Азима, и другая, подаренная ей Тарланом, которую переписал сам поэт. Тут же лежала высушенная роза принесенная Сеидом Азимом из его сада. Плотно завернувшись в выгоревшую от долгой носки старую чадру, она выскользнула на улицу. Ни шороха, ни звука, предрассветный сумрак размывал очертания домов, в таком сером предутреннем тумане никто не увидит силуэт тонкой фигурки.