Николай Костомаров - Мазепа

Мазепа, отправляя Быстрицкого с неподписанною и неприпечатанною инструкцией), не присоединивши к ней собственноручного письма, подвергал Быстрицкого опасности: попавшись в руки русским, быть признанным за одно из тех орудий, какими, по уверению Мазепы, его тайные и явные недоброжелатели много раз старались набросить подозрение на верность гетмана своему государю. Конечно, на это рассчитывал Мазепа, отпуская Быстрицкого с таким недоделанным письменным видом. В истории, писанной Феофаном Прокоповичем, приводится письмо, посланное будто бы гетманом к шведскому королю; но свидетельство Орлика о том, что Мазепа отправил Быстрицкого с неподписанною инструкцией, вероятнее, как известие лица, ближе тогда стоявшего к этому делу. Быть может, однако, письмо, приводимое Феофаном в переводе, составляло смысл инструкции, данной Быстрицкому, т. е. сущность того, что он должен был сказать графу Пиперу от имени своего гетмана.

Отправивши, таким образом, Быстрицкого к шведам, Мазепа в тот же день послал Головкину письмо, в котором извещал, что он уже более десяти дней не ест и не спит и едва жив, только надеется чудотворного облегчения от елеосвящения.

Шведское войско шло по направлению к Стародубу. Главная квартира русской армии была в Погаре. Высланный против неприятеля генерал Инфлянт принужден был отступить. Русские думали, что неприятель попытается овладеть Стародубом, но шведы прошли Стародуб мимо и пошли вправо двумя колоннами, из которых одна была под личным предводительством короля. В ночь с 20 на 21 октября они были в Семеновке [270]; очевидно было, что они направлялись на Новгород-Северск. Русская главная квартира перешла в Гримяч. [271]Русские военачальники решили идти за неприятелем. Меншиков с кавалерией находился между тем на другой стороне — между Стародубом и Черниговом, следил за движением неприятеля и, узнавши, что неприятель поворотил от Стародуба, писал государю, что шведы, вероятно, намереваются удалиться на Волынь, потому что наступающая зима не дозволит им идти далее в Украину. Меншиков послал к Мазепе и просил приехать для совещания, а сам 20 октября остановился со своею кавалерией в Горске. [272]Но вместо Мазепы приехал к Меншикову племянник гетмана Войнаровский и привез от дяди письмо. Мазепа извещал Меншикова, что он при последнем издыхании: от подагры и хирагры приключилась ему эпилепсия; извещая об этом государя, Меншиков изъявлял сожаление о болезни гетмана. Но вместе с тем Меншиков отзывался вообще неодобрительнo о козаках, которых гетман по царскому приказанию отправил на службу против шведов.

Действительно, отправленные гетманом впоход полковники, бывшие в соумышлении с гетманом, докладывали ему рапортом. что козаки миргородские, прилуцкие и других полковзаволновались и просят, чтоб их не посылали за Десну, потому что великороссияне причиняют их братии всякого рода обиды и утеснения. Подобное настроение Козаков, показывавшее неприязненные отношения к великороссийскому войску, было тогда на руку Мазепе и могло подавать ему надежды, что Карл найдет себе на Украине союзников.

Быстрицкий, отправившись вместе с шведским пленником, представился шведскому королю в селении Паноровке [273]на пути от Стародуба к Десне. Отпущенный немедленно назад, он не привозил Мазепе ничего писанного, ни устно сообщал, что король обещал быть к Десне 22 числа в пятницу, когда воротился и Быстрицкпй. 23 числа приехал второпях в Борзну Войнаровскнй и объявил, что вслед за ним едет в Борзну сам Меншиков и прибудет к обеденному времени в воскресение. Сам Войнаровский говорил, что убежал от Меншикова тайно, покинувши и свои возы и прислугу, потому что услыхал, как один офицер немецкого проис-хождения говорил другому офицеру: «Помилуй, Господи, этих людей! Завтра они будут в кандалах». «Я не знаю до сих пор, — говорит передающий события тех дней Орлик, — точно ли слышал это Войнаровский пли Мазепа научил его так говорить, чтоб нас всех оболыцать». Но из письма Меншнкова к царю видно, что Меншиков действительно имел тогда намерение посетить Мазепу.

Гетман, получивши известие, что приедет к нему Меншиков. тотчас «порвался как вихорь», по выражению современника, и поспешил в свой Батурин. За ним поехали бывшие при нем старшины. В Батурин прибыл он в субботу уже поздно, последняя ночь, проведенная Мазепою в своей резиденции, пришла в распоряжениях. Нужно было спустить царского полковника Анненкова, и гетман отправил его к Меншикову с письмом, в котором просил прощения своему племяннику Войнаровскому, ускользнувшему тайно от Меншикова, и называл его поступок легкомысленным. Так-то благовидным образом гетман успел удалить из Батурина царского наблюдателя за своими поступками, не смевшего, разумеется, подозревать ничего дурного за Мазепой.

После того гетман поручил Батурин сердюцкому полковнику Чечелу, арматному [274]асаулу Кенигсену, немцу по происхождению, и батуринскому сотнику, по имени Димитрию. С ними военной силы оставлено было в Батурине четыре сердюцких полка (Чечелов, Покотилов, Денисов и Максимов) и часть городовых полков Лубенского, Миргородского и Прилуцкого, которых другая часть уведена была гетманом с собою. Начальные лица, оставляемые в Батурине, уже настроены были к замыслу Мазепы. Гетман наказывал им не сдавать города, если придут русские, отбиваться от них и дождаться шведской помощи; он обнадеживал, что возвратится к ним на выручку скоро и приведет с собою самого шведского короля с его храбрым войском.Утром в воскресенье гетман простился навеки с своим Батурином, переправился через Сейм и в тот же день к вечеру прибыл в Короп [275], переночевал там с 24 на 25 октября и в понедельник 25 числа переправился через Десну у Оболонья. [276]Козаки были уверены, что гетман по царскому указу ведет их против неприятеля. С Мазепою переправилось войско от четырех до пяти тысяч. Другая часть, от пяти до шести тысяч, оставлена была на левом берегу Десны. Так как иные козацкие полки заранее были разосланы на царскую службу в разные места, то вместо тысяч двадцати готовых и вооруженных, как надеялся Карл по обещаниям от Мазепы, его новый союзник едва мог привесть и четверть обещанного числа. Но и с теми нужно было еще объясняться. Кроме немногих единомышленников, никто ни из старшин, ни из рядовиков не воображал узнать внезапно от своего предводителя, что он ведет их вовсе не на бой с царским неприятелем. После переправы через Десну, двинувшись немного вперед, гетман приказал козакам построиться и начал говорить речь. Тут только гетман объявил своему козачеству, что он ведет его не против короля, а против царя — утеснителя козацкой вольности. Гетман исчислял разные утеснения, которые творил царь на Украине, и как на главное указывал, что он хочет Козаков повернуть в солдаты. Такие слухи давно уже ходили между козаками. Гетман уверял, что, часто беседуя с царем, он выведал все его тайные намерения: хочет он потоптать все вольности и права Украины и ввести московское правительство в крае. Метко было задумано Мазепою затронуть козацкое сердце: боязнь московского правительства и начальствующих лиц великороссийского происхождения вместо туземцев тревожила малороссиян при прежних гетманах и передавалась в поколения.