Александр Эртель - Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

- А где эта... как ее - Дарья? Марья? Лукерья? - дочка-то твоя где?

Пьяный фельдфебель лукаво рассмеялся.

- Уехамши! - коснеющим языком пролепетал он. - К тетке отпросимши... в Чесменку!.. А я и рад!.. Военного народа в Чесменке-то - ау!.. Не прогневайся!.. Шалишь!..

А я и рад... хе, хе, хе!

Было около полуночи. Кузнец обругался, вместо того чтоб проститься, и пошел спать. Гости тоже начали расходиться. Вдруг кузнец просунулся в окно и торопливо позвал Федотку. Спустя пять минут Федотка ни жив ни мертв прибежал из конюшни.

- Неблагополучно, Капитон Аверьяныч! - крикнул он не своим голосом.

- Что? Что?

- С Кроликом неблагополучно-с!

Все, кто был в избе, бросились в конюшню. Зажгли фонари. Капитон Аверьяныч пошел в денник... Кролик лежал, вытянувши шею, тяжко водил потными боками...

Хриплое дыхание вырывалось из его широко раздувавшихся ноздрей.

- Батюшка... что с тобой? - дрожащим голосом проговорил Капитон Аверьяныч.

Кролик взглянул тусклым, слезящимся глазом на фонарь, рванулся, встал на передние ноги. Но колени подгибались; он шатался; мускулы его так и вздрагивали от непосильного напряжения. Подсунули вожжи под его брюхо, кое-как приподняли, вывели народом на двор... Там он так и упал на траву. Сакердон Ионыч сидел возле и пьяненьким, плачущим голоском шамкал:

- Кровь пусти, Аверьянов... Пусти кровь!

Капитон Аверьяныч не слушал.

- Запрягать! - загремел он и сам бросился к дрожкам.

В несколько минут лошадь была готова. Захар трясущимися руками ухватился за вожжи, Капитон Аверьяныч как был, без шапки и сюртука, повалился сзади, и во весь дух помчались к генералу. Случай был чрезвычайный.

Генерал искренне огорчился и сказал, что сейчас же пришлет ветеринара.

Ветеринар застал странную, фантастическую картину.

Фонари неумеренным светом прорезали мрак ночи. Отовсюду выступали ошеломленные лица. Тени черными силуэтами качались на стенах, мелькали на траве... Кролик лежал, растянувшись во весь рост, судорожно вздрагивал ногами, от времени до времени порываясь встать, дыша с каким-то журчащим, захлебывающимся шумом. Над ним стоял огромного роста человек, в одной жилетке, в очках, с седыми волосами, всклокоченными с затылка. Старичок в валенках, с головою точно в белом пуху, сидел возле и всхлипывал, что-то бормоча и неутомимо быстро шевеля губами.

Ветеринар осмотрел лошадь, кое о чем спросил, в недоумении развел руками, однако же приказал втирать мазь, влить в рот бутылку какой-то микстуры. Все пришло в движение. Кузнец и Федотка засучили рукава, взяли щетки, изо всех сил принялись растирать Кролика. Другие разжимали его стиснутые зубы, вливали микстуру.

- Дюжей!.. Горячей!.. Досуха втирай! - отрывисто приговаривал Капитон Аверьяныч.

- Кровь киньте, дурачки - и-и!.. Кровь киньте! - шамкал Сакердон Ионыч и, путая во хмелю нонешнее с невозвратным, прибавлял: - Ой, быть вам под красною шапкой!.. Ой, задерут вас на конюшне!..

- Прямо - с глазу случилось, - шептали в толпе.

- А где же Ефим Иваныч? - спросил кто-то.

Но Цыган исчез.

Ни мазь, ни микстура не оказывали действия.

- Что ж, можно попробовать и кровь, - равнодушно сказал ветеринар и достал ланцет.

На рассеете сын Витязя и Визапурши пал. Желтые пятна фонарей печально мигали в волнах сероватой утренней мглы. Измученные, бледные, молчаливые люди были угрюмы. В конюшне беспокойно всхрапывали лошади.

В воротах сидели на задних лапах неизвестно откуда явившиеся собаки и облизывались на падаль, на лужу черной запекшейся крови.

Капитон Аверьяныч долго смотрел на Кролика. Ни одна черта не шевелилась на его застывшем лице. Но вот выдавилась слезинка, повисла на реснице, поползла по щеке, нервически дрогнули крепко сжатые губы... "Подавай!" глухо сказал он Захару и торопливо ушел в избу.

Спустя десять минут тройка стояла у крыльца. Капитон Аверьяныч вышел, ни на кого не глядя, сел в тарантас; пристяжные, пугливо озираясь и прижимаясь к оглоблям, натянули постромки... Вдруг из конюшни раздался отрывистый, сиплый, полузадушенный лай: это рыдал Ефим Цыган, скорчившись в углу, где стояли мешки с овсом, где было темно, где никто не мог увидеть Ефима - его искаженного отчаянием лица.

- Пошел! - злобно крикнул Капитон Аверьяныч.

VIII

Прерванное свидание. - Николаев проект. - Первая жертва на гарденинскую школу. - Что услыхала Элиз из окна своей комнаты. - Что обдумала Фелиу,ата Никаноровна. - Управитель в гневе от двух неприятностей. - О неуместном вмешательстве Ефрема в Федоткины дела. - Ссора, смерть, похороны. - Как отеу, с сыном простились навсегда.

Вот и расстаемся, Лизавета Константиновна! - Почему? - Как почему?.. Вы - направо, я - налево. Вам предстоят балы, выезды, театры, мне - тоже, пожалуй, выезды, но в ином смысле...

Элиз задумчиво чертила зонтиком. Августовское солнце пронизывало разреженную листву аллеи. Мягкие узорчатые тени пали на светлое платье Элиз, на ее потупленную голову... Вдруг она выпрямилась.

- Послушайте... - Все было тихо, так тихо, что было слышно, как падал лист, как где-то вдали сорвалось подточенное червяком яблоко, как на той стороне, за гумнами, мерно и дружно стучали цепы. - Послушайте, Ефрем Капитоныч, - нерешительно повторила Элиз, - будто это так необходимо?

- Не знаю-с.

- Вы долго пробудете здесь после нас?

- О, нет! Неделю, я думаю.

Элиз помолчала. На ее лице, не успевшем загореть от деревенского солнца, изображалась странная борьба; глаза вспыхивали и погасали.

- Как ваши отношения с отцом? - спросила она таким голосом, как будто это и было то важное, что ей хотелось сказать.

- Вооруженный нейтралитет, - ответил Ефрем, сухо засмеявшись. - Отец... я не знаю, что с ним, но с самых этих дурацких бегов он страшно замкнут, зол и мрачен.

Я не говорю с ним десяти слов в сутки, - невозможно говорить. Каждое слово мое он рассматривает как непомерную глупость. К счастью, мало бывает дома: с зари до зари в своем лошадином царстве. Вы знаете, у него новая idee fixe: сестра покойного Кролика... - видите, какое я питаю уважение к вашим лошадям! - Так вот эта сестрица тоже проявила рысистые таланты. Наездника отец воспитывает теперь из "своих" - Федота, и вот...

- Зачем вы говорите о таких неинтересных вещах? - нетерпеливо прервала Элиз.

- О чем же прикажете?

Элиз покраснела, с досадою прикусила губы и, опять придавая какую-то ненужную значительность своим словам, спросила:

- Что сделалось с этим несчастным?

Ефрем не понял.

- Ну, с тем, с прежним наездником?

- А! Ей-богу, не могу вам доложить. Он ведь остался в Хреновом, Пьянствовал, буянил, бегал с ножом за некоторою девицей... Кстати, кузнец Ермил утверждает, что девица эта - ведьма. Как же, говорю, так ведь это, мол, предрассудок? Сам, говорит, видел: у ней нога коровья.