Александр Эртель - Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

Писал по воле Фелицаты Никаноровны и под ее диктант нарочито приверженный конторщик анненской вашего превосходительства вотчинной конторы Агей Дымкин,

21 февраля 1871 года".

Татьяна Ивановна с слабыми, но разнообразными движениями в лице прочитала письмо. Там, где писалось о радости по случаю приезда господ, она благосклонно улыбнулась; о хозяйственных подробностях - с серьезным выражением сложила губы; о сыне конюшего - укоризненно покачала головою и прошептала: "Чудиха!" и, наконец, о проекте выдать Элиз за молодого графа Пестрищева - опять повторила: "Ах, чудиха, чудиха!" - и погрузилась в сладкое, однако не более одной минуты продолжавшееся мечтание. Затем приказала позвонить и, задумчиво посмотрев на вошедшего дворецкого, спросила:

- Климон, ты знаешь, где заведение для докторов, - где они учатся?

- Медико-хирургическая академия, ваше-ство.

- Ах, да! На Выборгской стороне? Так вот... Ты знаешь, сын нашего конюшего, Ефрем, поступил, оказывается, в доктора.

Дворецкий сделал не то укоризненное, не то удивленное лицо.

- Так вот... Ричард Альбертович, вероятно, скоро освободит комнату. Съезди в эту их академию и найди Ефрема. - Она остановилась соображая.

- Слушаю-с, ваше-ство, - сказал дворецкий с обычным ему непроницаемым выражением, так что решительно нельзя было понять, доволен ли он поручением или оскорблен им до глубины души.

- И скажи... Скажи, что во внимание к усердной службе отца я разрешаю ему занять комнату Ричарда Альбертовича. Обедать может с Гедвигой Карловной, - и она взглянула на экономку. Та опять целомудренно побагровела и сочла нужным сделать глубокий книксен. - И ты посмотри там, Климон, если он нечесаный и вообще дурно одет, скажи: я прошу, чтобы привел себя в порядок. Эти гтуденты бывают очень невоспитанные. Можешь идти.

"Серебряный" чай совершился с обычною торжественностью. Только два человека выделялись на фоне общей почтительности, размеренно мягких и медленных движений и сдержанного выражения лиц: гувернер Ричард Альбертович, который вдруг со вчерашнего дня приобрел весьма независимое и даже развязное выражение лица, и Элиз, явившаяся к чаю закутанная до подбородка в своем пуховом платке, мрачная и рассеянная. Татьяна Ивановна не обращала ни малейшего внимания на Ричарда Альбертовича, но несколько раз пристально взглядывала на Элиз.

После чая Раф удалился с мисс Люси в классную, гувернеры отправились к себе, Ольга Васильевна выжидательно встала. Татьяна Ивановна мановением руки отпустила Ольгу Васильевну и, взяв под руку Элиз, вышла с ней в свой кабинет.

- Ты долго не ложилась, Элиз? - сказала она.

- Да, maman, мне не спалось.

- Но тебе вредно читать по ночам. Ты читала?

- Мне не хотелось спать, maman. Я читала "Русский вестник".

Татьяна Ивановна вопросительно подняла брови.

- Что такое, роман?

- "Преступление и наказание" Достоевского.

Татьяна Ивановна поискала, что сказать, и затруднилась: она не знала, в чем заключается это произведение.

И переспросила:

- Роман?

- Да, maman, это - превосходный роман.

- Но, Элиз, нервы, нервы... Я так боюсь за тебя. Ты опять вскрикивала во сне, и я так боюсь...

Элиз презрительно усмехнулась.

- Тебе уж доложили, - сказала она с легким дрожанием подбородка.

Татьяна Ивановна насильственно сделала приятное лицо и провела ладонью по волосам Элиз.

- Ну, хорошо, хорошо, оставим это, - проговорила она притворно смягченным голосом и резко переменила разговор. - Я так рада, что мы проведем лето в Анненском. Дай мне, пожалуйста, мою работу. Там, в шифоньере. Ты мне прочитаешь отчет из орловской деревни?

Чтение скучного годового отчета происходило вот уже неделю подряд и было придумано с тайною целью успокаивать нервы Элиз. Элиз, подавляя вздох, подала матери работу - воздухи для приютской церкви, - вынула из папки на письменном столе толстую разграфленную и испещренную цифрами тетрадь и принялась читать намеренно деревянным, глухим от скрытого раздражения голосом:

- "За унавоживание 50 экономических десятин в паровом поле: поденным мужикам 200 подвод по 40 копеек, итого 80 рублей; издельным 4 376 возов по 4 1/2 копейки, итого 196 рублей 51 1/2 коп.; отрядным за свиные кошары и коровий варок 55 рублей; им же на магарыч 1 рубль 75 копеек; бабам на разбивку: издельным... поденным... отрядным..." и так далее.

- Представь, сын нашего конюшего поступил в Медико-хирургическую академию, - сказала Татьяна Ивановна, отрезая ножницами золотистую шелковинку.

- Какого конюшего, maman?

- Капитона.

- А! - равнодушно произнесла Элиз и продолжала читать.

- Фелицата пишет: старик очень огорчен, - немного погодя добавила Татьяна Ивановна.

- Чем же?

- Ну, понимаешь, у него были свои мечты, устроить сына при заводе: он ведь был определен в ветеринары.

- Вот странно! Я думаю, лучше быть доктором, нежели лечить лошадей... с досадою сказала Элиз.

- Да, но у нас действительно нет хорошего ветеринара при заводе.

Элиз вспыхнула, готова была крикнуть: "Мерзко так эгоистически рассуждать!" - но сдержалась и дрогнувшим голосом выговорила: "...а на ремонт коровника в лавке купца Ненадежного куплено: гвоздей..."

- Я распорядилась отдать ему комнату Ричарда Альбертовича, - с поспешностью сказала Татьяна Ивановна, - пусть живет. Действительно, Капитон сорок лет служит у нас. Твой папа очень дорожил им. Это замечательный конюший.

В другое время Элиз несомненно была бы тронута поступком матери, но теперь она горько усмехнулась, воскликнула про себя: "Только поэтому!" - и продолжала:

- "Взыскано за потраву с государственных крестьян села Выползок за 142 лошади по 30 коп., итого 42 р. 60 коп.; с шерстобита Дормидона Комарова побил гусями просо - 1 руб. 20 коп.; с измайловского дьячка..."

Татьяна Ивановна хотела опять прервать ее и спросить, чему она смеялась, когда дня четыре тому назад у Криницыных молодой граф Пестрищев подошел к ней и заговорил. До сих пор Татьяна Ивановна и не думала интересоваться этим: о такой партии для Элиз было слишком смело мечтать. Но теперь, под влиянием тех предположений Фелицаты Никаноровны, которые сама же Татьяна Ивановна называла наивными и сумасбродными, а главным образцм под влиянием сообщения, что у Пестрищевых есть также имение в Воронежской губернии (как это ни странно, но с этим у Татьяны Ивановны тотчас же соединилось какое-то суеверное представление о возможности для Элиз быть женою Пестрищева), она очень любопытствовала узнать, до какой степени молодые люди заинтересованы друг другом. Однако не спросила. Вместо успокоения чтение отчета сегодня, очевидно, производило йа Элиз противоположное действие. Однообразный тон ее голоса начинал пересекаться, в нем послышалась какая-то нервически звенящая нотка. Обеим становилось все тяжелее и неприятнее быть вместе. Татьяна Ивановна посмотрела в окно: снег перестал, мутные тучи висели неподвижными громадами.