Александр Эртель - Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

К осуществлению своей "мечты о романе" писатель шел почти десять лет через собственный жизненный и художественный опыт, через трудные раздумья о судьбах классов и сословий в период нарастания, а затем спада общественного движения, когда, по известным словам Л. Толстого, в России "все... переворотилось и только укладывается".

"Гарденины" выросли из эртелевских очерков "Последние барские люди", печатавшихся в газете "Русские ведомости", и практически создавались в сравнительно короткое время, но это только внешняя сторона рождения романа, внутренняя же работа продолжалась долго и напряженно - то было стремление осознать ведущие силы жизни, способные изменить "матушку Россию". Эти силы Эртель видел в любви и познании, причем эти два начала, по его убеждению, должны быть в человеке неразрывно связаны. Иначе говоря, для здорового роста общества нужны апостолы-праведники и интеллигентыработники. Такая философия (здесь она несколько спрямлена) страдает абстрактностью, ибо в ней мало задействована та самая социальная действительность, рыцарем которой в искусстве Эртель всегда выступал. Противник застывших теоретических формул в жизни ("У меня органическое отвращение ко всем талмудам, ко всем замкну-гостям, высокомерностям и окоченелостям", - заявлял он), писатель, естественно, не воплотил их и в романе, отдав предпочтение диалектике бытия. Главы, в которых автор остается верен не надуманной, а истинной правде, оказываются исполнены и правды художественной, когда же сочиненная мораль все же берет верх, страницы произведения тускнеют.

Обозначенные выше авторские идеи воплощены в образах сына управителя барского имения Николая Рахманного и столяра Ивана Федотыча. Первая фигура проходит через все повествование. Перед нами - история души Николая Рахманного, вначале диковатого в понятиях и нравственно чистого героя, овладевшего затем книжными знаниями самоучки-разночинца, прошедшего многие соблазны патриархально-мещанского захолустья. Эртель великолепно рисует становление характера Николая, в котором угадывается немало автобиографических черт. Поначалу это "молодой, сильный и красивый дубок", растущий без особых печалей и забот. "В его душе, - пишет Эртель, - было как будто сложено известное количество взглядов, понятий, верований и лежало там не прибранное и не пересмотренное, но в покое". Но вот этот девственный покой нарушен. Управляющий гарденинской вотчиной Мартин Лукьяныч дает сыну первые уроки "политики" в обращении с крестьянами, прививает ему Зачатки выгодной рабской психологии, учит хитрой механике затягивать петлю на шее вчерашнего крепостного мужика. Наука первого барского слуги внешне "божецкая": нужен работнику кредит - пожалуйста, требуется сенокос - изволь, земли не хватает - бери, но только чтоб страх у народа был, чтоб пикнуть не могли, когда на барщину или другие повинности гонят, иначе петля мгновенно затянется. "Деревня у нас вот где (Мартин Лукьяныч сжал кулак). Ежели стиснуть - пошевелиться невозможно. Одним водопоем можно ее свету сжить". Николай Рахманный внутренне протестует против такой "политики", но его бунт пока не идет дальше пререканий с мудрым и жестоким отцом, под игом которого трепещет вся гарденинская дворня.

Но старая деревня только с виду крепка, ее устои уже подгнили, и она трещит под напором новых веяний: узаконенная кабала помещика заменена властью рубля, поднимает голову кулак, ропщет на хозяев работник, собирается "в казаки" обнищавший мужик, вырывается из плена семейного деспотизма крестьянский сын... Эртельвсесторонне и психологически тонко рисует нарастающий процесс гибели общинной деревни, цепляющейся за обветшалые порядки. "Тоже сказывали - воля, а заместо того всё на господ хрип гнем", - говорит молодой мужик Андрон. Он обращается к "миру" с просьбой отделить его семью от деспота-отца. Сцены скандала строптивца с родителем-"жилой", а затем сельского схода, решающего вопрос впользу непокорного сына, прекрасно демонстрируют талант реалистабытописателя, хорошо видевшего экономические и нравственные сломы прежней деревни." Ну, времечко наступило!" - сокрушается "великолепный холуй", дворецкий Климон Алексеич, подмечая "смуту".

Поражение старины ощущается повсюду: в дворянском особняке и сельской конторе, в поле и на конюшне, в купеческой гостиной и даже в церкви. Оставляющий землю ради заработков пролетарий Гаврюшка говорит приятелю: "А какой ты есть человек в своей деревне? Захотели тебя выпороть - выпороли, захотели по морде съездить - съездили, волостной катит - пужаешься, барин мчится - поджилки трясутся со страху". Мужик пробуждается от крепостнической спячки, но это пробуждение происходит в потемках старого быта, отягченного к тому же новым изощренным гнетом. Эртель не дает в "Гардениных" крупного и цельного образа пореформенного крестьянина, растворяя его фигуру в отдельных колоритных эпизодах и ярких "пятнах", очевидно, писатель и не ставил перед собой такой задачи, однако стихия народной жизни представлена в романе зримо и многосторонне - это недовольный мужик Арсений и степенно-мудрый наездник Сакердон Ионыч, разбитная солдатка Василиса и деревенская красавица Грунька, энергичный парень Федотка и любознательный мальчишка Пашутка. Нередко объемность и широта изображения "массы" достигается автором за счет убедительных художественных деталей и символических сцен. Многих страниц стоит, к примеру, маленький эпизод, в котором "девки" безучастны к любовным утехам, потому что они несколько дней ничего не ели. Глубоко западает в сердце картина случайной встречи Николая РахманjHoro с нищей бабой-странницей, бегущей неизвестно куда от холеры и голода. Книжные представления героя о народном горе наполнились настоящей болью, когда он увидел, как "среди голой степной равнины, озаренной странно багровыми лучами, по-прежнему чернелась крестообразно распластанная богомолка". "Понурая женщина в черном" - олицетворение убогой и страдающей крестьянской России, распятой на кресте бедности и беззащитности. Нельзя не вспомнить здесь трогательный образ мужичка (старца в 24 года!) из рассказа Эртеля "Поплешка" ("Записки Степняка") с его покорно-тоскливым:

"Один нам конец - умирать!" Жизненная правда всегда была "соавтором" Эртеля. Создатель "Гардениных" знал мужицкую Россию глубоко, видел ее "насквозь" и, как и Глеб Успенский, не обсахаривал ее в угоду сентиментально понятым идеалам. Поэтому в романе рядом с "положительными" персонажами из крестьян живут фигуры и малопривлекательные - такие, как эпикуреец-развратник Агафокл, "артист" сквернословия кузнец Ермил, кулак Шашлов и другие запоминающиеся, несмотря на свою короткую романную жизнь, герои.