Публий Корнелий Тацит - История

16. Шел пятый час дня [42], когда прискакавший во весь опор верховой сообщил Антонию, что противник начал наступление, на пути его находится лишь несколько человек и со всех сторон доносится шум движущейся армии и грохот оружия. Пока Антоний советовался с окружающими, Аррий Вар, нетерпеливо искавший случая показать себя, врезался с лучшими своими конниками в строй вителлианцев и заставил их отступить. Едва он начал рубить, врага, как к вителлианцам подоспели новые силы, положение изменилось, и те, что наступали первыми, оказались в хвосте обратившегося в бегство отряда. Антоний предвидел, что из затеи Вара ничего не получится и теперь не спешил прийти ему на помощь. Он обратился к своим солдатам с краткой речью, призвал их мужественно встретить врага и велел рассыпаться по обеим сторонам дороги, чтобы оставить свободный проход конникам Вара. Легионам был дан приказ готовиться к бою, тем, кто находился на соседних виллах, — прекратить грабеж и присоединиться к ближайшему отряду. Тем временем в панике несшиеся обратно конники Вара ворвались в ряды своих же отрядов, сея смятение и страх, сталкиваясь на узких тропинках со своими еще не вступившими в бой товарищами.

17. В этом переполохе Антоний делал все, что подобает опытному командиру и храброму солдату. На глазах врагов и своих он бросается навстречу бегущим, удерживает колеблющихся; всюду, где нависает опасность, всюду, где брезжит надежда, мелькает его фигура, раздаются его распоряжения, слышится его голос. Охваченный воодушевлением, он пронзает копьем убегающего знаменосца, выхватывает у него вымпел и устремляется на врага. Увидев это, около сотни всадников, устыдившись своего бегства, поворачивают коней. Сама природа помогла Антонию: дорога, все более сужаясь, уперлась, наконец, в реку, мост через реку был разрушен, берега круты и русло неизвестно. Бегущие остановились. То ли они поняли, что нет другого выхода, то ли сама судьба им помогла, но они снова овладели положением. Поставив лошадей вплотную одна к другой, они ожидали противника. Мчавшиеся врассыпную вителлианцы налетели на сомкнутые ряды и покатились обратно. Антоний бросился преследовать бегущих, поражая мечом всех, кто оказывал сопротивление. Солдаты пустились грабить, вязать пленных, захватывать оружие и лошадей, — кому что больше было по вкусу и по нраву. Услыхав крики радости, вернулись и вмешались в ряды победителей даже беглецы, попрятавшиеся было на соседних полях.

18. Вдруг на дороге к Кремоне засверкали значки легионов — это Стремительный и Италийский, услышав о первых успехах своей конницы, двинулись вперед и дошли до четвертого камня от города. Однако они не сумели, когда положение изменилось, ни перестроить свои ряды, ни расступиться, чтобы пропустить отступавших всадников, ни перейти в атаку, а уж тем более опрокинуть врага, хоть он и был ослаблен боем и длительным маршем [43]. Оба легиона выступили самовольно, и пока дела шли успешно, даже не вспоминали о своих полководцах, но когда над ними нависла угроза поражения, они пожалели, что командиров с ними нет. Строй их дрогнул, в этот момент на них обрушилась кавалерия, а следом за ней трибун Випстан Мессала со вспомогательными отрядами из Мёзии, которые даже после проделанного форсированного марша мало чем уступали легионам. Соединившись, пехота и кавалерия флавианцев прорвали строй легионов. Кремона была рядом. Легионеры понимали, что за ее стенами легко скрыться от поражения, и не очень старались отразить атаку врага. Антоний тоже не стал двигаться дальше: в течение этого дня, в конце концов все-таки принесшего победу флавианцам, боевое счастье столько раз обманывало их, что теперь они были ослаблены потерями и измучены усталостью.

19. Под вечер прибыли основные силы флавианской армии. Увидав горы трупов и следы только что разыгравшегося сражения, солдаты решили, будто война кончена, и стали требовать, чтобы их вели на Кремону — принимать капитуляцию противника или брать город штурмом. Все вместе они повторяли эти красивые слова, про себя же каждый думал совсем другое: «Колония лежит на равнине, и захватить ее внезапным налетом нетрудно. Что днем, что ночью — мужество от нас потребуется то же, а грабить в темноте свободнее. Если дождаться дня, пойдут мольбы и просьбы, разговоры о мире, за все труды, за всю кровь нам достанутся только пустая слава и никчемная репутация великодушных воинов, а богатства Кремоны прикарманят префекты да легаты. Каждый ведь знает, что если город взят, добыча принадлежит солдатам, если он сдался — командирам». Солдаты не давали говорить центурионам и трибунам, заглушали их слова звоном оружия, потрясали мечами и копьями, угрожая поднять бунт, если их не поведут на Кремону.

20. Тогда Антоний вошел в гущу толпы. Вид его и почтительный страх, который он всегда вызывал, заставили солдат затихнуть. «Я не хочу лишать вас ни почестей, ни добычи, столь вами заслуженных, — начал он. — Но существует разделение обязанностей: дело воинов — стремиться к бою, дело командиров — не торопиться, служить армии не пылкостью, а проницательностью и зрелым размышлением. Как простой солдат, с оружием в руках, я внес свой вклад в нашу сегодняшнюю победу; теперь я должен помочь ей, как подобает полководцу, — умом и знаниями. Кругом ночь, расположение города нам неизвестно, враг укрыт за стенами, на каждом шагу нас подстерегают ловушки, — не ясно ли, что нас ждет, если мы сейчас двинемся на Кремону? Даже среди бела дня, даже если бы ворота Кремоны стояли распахнутые, и тогда нельзя было бы входить в город, не выяснив все заранее. Разве можно идти на штурм, не зная условий местности, высоты стен, не решив, достаточно ли будет одних баллист и стрел или придется строить навесы и осадные машины?». Антоний обращался то к одному, то к другому солдату и спрашивал, взяли ли они топоры, захватили ли лопаты, есть ли у них с собой все прочие орудия, необходимые для осадных работ; слыша отовсюду отрицательные ответы, он продолжал: «Вы что же, собираетесь подкапывать стены мечами и долбить их дротами? А если понадобится насыпать валы, плести щиты и фашины, чтобы было где скрыться? Если мы ничего не предусмотрим, нам останется только стоять толпой под стенами вражеского города и бессмысленно глазеть на его башни и укрепления. Разве не лучше выждать одну ночь, но зато явиться туда с машинами и осадными орудиями, уверенными в своих силах и в предстоящей победе?». Он тут же послал в Бедриак за продовольствием и необходимым снаряжением обозных слуг и тех конников, что были меньше других утомлены дневным сражением.

21. Всякая отсрочка казалась солдатам невыносимой, и в армии готов был вспыхнуть бунт, но тут всадники, выехавшие под стены города, захватили нескольких случайно там оказавшихся жителей Кремоны. Жители эти рассказали, что шесть вителлианских легионов и остальные войска, стоявшие в Гостилии [44], совершили за один день переход в тридцать миль; только что узнали о понесенном поражении, начали готовиться к бою и вот-вот должны появиться. Эта страшная весть убедила солдат послушаться своего полководца. Антоний приказал тринадцатому легиону остаться на насыпи Постумиевой дороги, слева, вплотную к ней, в открытом поле, расположил седьмой Гальбанский и еще левее, использовав в качестве естественного прикрытия проходившую здесь канаву, — седьмой Клавдиев. Справа от дороги, с незащищенной стороны, встал восьмой легион, за ним в рощице — третий. В таком порядке располагались только орлы легионов и значки когорт; солдаты в темноте не могли найти свои легионы и становились в ряды той части, которая оказывалась поблизости. Отряд преторианцев [45]поместился возле третьего легиона, вспомогательные когорты — на флангах, конница прикрывала армию с боков и с тыла; перед строем передвигались отборные бойцы из свебского ополчения во главе со своими вождями — Сидоном и Италиком.