Борис Ельцин - Исповедь на заданную тему

На падение своего рейтинга я отреагировал достаточно спокойно. По-прежнему уверен: все встанет на свои места, не может эта нелепая и бессмысленная история надолго подорвать доверие ко мне людей, вдруг в чем-то засомневавшихся. Все равно в конце концов оцениваются реальные дела и конкретные результаты - а не мифические домыслы и слухи формируют народное мнение.

После своего невольного купания в ледяной воде я на две недели достаточно серьезно заболел, простуда задела легкое. Поэтому за частью сессии следил на экране телевизора. Зрелище, как выяснилось, очень грустное. Особенно зная, насколько острая ситуация сложилась в стране, как важны сейчас, немедленно принципиальные решения, которые, еще есть шанс, могут вывести нас из кризиса. Но решения не принимаются, кардинальные законы откладываются неизвестно на какой срок, и мы все явственнее сползаем к той точке, откуда нас уже не вытянут никакие самые смелые и прогрессивные законы.

Я помню, как Юрий Афанасьев на Первом съезде народных депутатов остро и образно оценил только что избранный Верховный Совет, назвав его сталин-ско-брежневским. При всем моем уважении к автору сравнения, все-таки не соглашусь с его оценкой. Наш Верховный Совет не сталинско-брежневский это скорее завышенная, а может, и заниженная оценка. Он - горбачевский. Полностью отражающий непоследовательность, боязливость, любовь к полумерам и полурешениям нашего Председателя. Все действия Верховный Совет предпринимает гораздо позже, чем надо. Запаздывает, как и наш Председатель.

Именно поэтому Верховный Совет не решил практически ни одной из поставленных перед ним задач. Даже те законы, которые были подготовлены, отработаны, прошли комитеты, например Закон о печати, или Закон о въезде и выезде, принятия которого требовали наши политические обязательства на Венских соглашениях, - даже они так и не были приняты.

Под занавес осенней сессии, как бы в назидание нам, в трех социалистических странах рухнул тоталитарный социализм, навязанный Сталиным этим государствам после войны. И словно в насмешку над нашими вымученными пятью годами перестройки, за считанные дни и ГДР, и Чехословакия, и Болгария совершили такой скачок из прошлого вперед к нормальному человеческому, цивилизованному обществу, что уже и неясно теперь, сможем ли мы их когда-нибудь догнать. Разрушенная берлинская стена, новые правила въезда и выезда, законы о печати и общественных организациях, отмена статей в конституциях о руководящей роли Коммунистической партии, отставка ЦК, созыв внеочередных съездов партий, осуждение ввода войск в Чехословакию все это еще четыре года назад должно было произойти у нас, и все эти годы мы топчемся на месте, с испугом делаем шаг вперед и тут же отпрыгиваем в два прыжка назад.

Я очень рад, что у наших соседей в соцстранах произошли такие перемены. Рад за них. Но мне кажется, эти перемены заставят и нас по-новому оценить то, что мы так гордо именуем перестройкой. И скоро мы поймем, что остались на Земле практически единственной страной, пытающейся войти в новый XXI век с отжившей идеологией века XX. Совсем скоро мы останемся последними жителями страны победившего нас социализма, как сказал один умный человек.

...Самые последние события. По Москве бродят слухи, что на ближайшем пленуме намечается переворот. Хотят снять Горбачева с поста Генерального секретаря ЦК КПСС и оставить ему руководство народными депутатами. Я не верю этим слухам, но уж если это действительно произойдет, я буду драться на Пленуме за Горбачева. Именно за него - своего вечного оппонента, любителя полушагов и полумер. Эта тактика его в конце концов и погубит, если, конечно, он не осознает этой главной ошибки сам. Но сейчас, по крайней мере до ближайшего съезда, на котором, может быть, появятся новые лидеры, он единственный человек, который может удержать партию от окончательного развала.

Правые, к сожалению, этого не понимают. Они считают, что простым механическим голосованием, поднятием руки вверх им удастся повернуть историю вспять.

Конечно, циркуляция этих слухов симптоматична. Огромная страна балансирует на лезвии бритвы. И никто не знает, что произойдет с нею завтра.

Читателю этой книги чуть легче, чем мне. Он уже знает, что произошло завтра, где я, что со мной.

Он знает уже, что со страной. И что с нами всеми...

1989