Петер Энглунд - Полтава. Рассказ о гибели одной армии

Сообщили пароль, который будет применяться в битве. Он понадобится, если в бою будет трудно отличить друга от врага; в пределах одной армии мундиры отдельных частей довольно сильно разнились, а видимость часто бывала плохая. Как обычно, пароль был «С божьей помощью». Разослали вестовых к разным малочисленным караулам с приказом, чтобы они вернулись и немедленно присоединились каждый к своей части. У Булановки, деревни в двенадцати километрах южнее Полтавы, рядом с Ворсклой, находился один из таких караулов. Им командовал двадцатичетырехлетний подпоручик из Стокгольма Карл Роланд, а состоял отряд из тридцати драгун полка, которым командовал Ельм. Задачей отряда было добывать провиант для своего полка и одновременно держать на расстоянии рыскающие кругом казачьи разъезды. Возле Булановки находился один из лучших бродов через Ворсклу, и маленький отряд к тому времени имел на своем счету немало стычек. В Булановку поскакал генерал-адъютант — кстати, одна из безусловно опаснейших должностей в армии, когда дело доходило до боя, — молодой капитан Нильс Бунде. Он сообщил Роланду и его солдатам, что они немедленно должны возвращаться в Полтаву. Для Роланда приказ пришел совсем некстати. Дело в том, что он не позаботился взять с собой в Булановку своих сменных лошадей, а теперь не было времени заехать за ними. (В бой обычно все офицеры брали с собой сменных, или запасных, лошадей под присмотром денщиков. Эти лошади служили для замены раненых или убитых животных.) Теперь Карл Роланд останется в сражении без запасной лошади, и, хотя сейчас, возвращаясь в город, он еще не знал этого, ее отсутствие чуть не будет стоить ему жизни.

Когда король закончил трапезу, началась проповедь. Потом Карл, лежавший на походной койке и окруженный многочисленными гостями, велел, чтобы его вынесли из кельи. Короля на койке обнесли кругом, чтобы он лично мог наблюдать за приготовлениями к походу.

Через некоторое время сделали остановку на лугу ниже монастыря, где было расположение гвардии. Король говорил то с одним, то с другим. Его раненую ногу осмотрела небольшая группа специально избранных врачей, которых выделили, чтобы они наблюдали ее во время предстоящей битвы. Главным среди них был Мельхиор Нейман, эскулап, который лечил короля и раньше в связи со сложным переломом ноги под Краковом в 1702 году. Двое других были Якоб Шульцен и полковой врач Густаф Больтенхаген. Когда короля перекладывали, он опирался раненой ногой на колено тафельдекера Юхана Хюльтмана. Юхан был старый верный слуга, который обычно развлекал монарха сказками и анекдотами, а в этот вечер получил поручение нести необходимые лекарства своего господина.

В восемь часов вечера к людям, окружавшим королевские носилки, присоединилось отделение гвардейцев. Это были 24 специально отобранных надежных парня. Среди них был рядовой по имени Нильс Фриск; он уже один раз нес королевские носилки раньше, это было в связи с вышеупомянутым переломом ноги. Фриск поступил под белые знамена гвардии с самого начала войны и, как испытанный ветеран, получил причитающуюся ему долю недугов и ран, которые столь щедро раздает своим участникам война. Он до сих пор страдал от скверной огнестрельной раны в левой ляжке, полученной в сражениях на Двине в 1701 году, в битве при Головчине ровно год назад русская пуля прошла насквозь через его правую кисть (следует отметить, что калибр у мушкетов в те времена был очень крупный, около 20 миллиметров), и мизинец и безымянный палец на этой руке остались с тех пор парализованными. Нильс Фриск и его 23 солдата должны были вместе с 15 драбантами под командой лейтенанта Юхана Ертты служить личной охраной короля. Простые синие плащи с желтыми обшлагами и желтой подкладкой — форма рядовых лейб-гвардейцев — составляли резкий контраст с блестящими одеяниями драбантов, голубыми с золотом. Задачей этих солдат было в первую очередь играть роль живого пулеуловителя вокруг Карла; в точности как в пехоте, где, как правило, выделялись гренадеры, которые должны были идти впереди или по бокам военачальника, гвардейцы или драбанты должны были своими телами принимать пули, предназначенные для их верховного начальника — короля. Это доказывает, что не было особой веры в слух, будто пуля короля не берет и, следовательно, он неуязвим. (Ходили истории, что в юности его заколдовала одна ведьма, сделав неуязвимым для пуль.) Задача, выпавшая на долю Фриска и его товарищей, была крайне опасной, им предстояло быть растерзанными и умереть вместо короля. Король был самодержавным монархом, получившим свою верховную власть на земле от самого Господа Бога. Его благополучие в глазах генералов и, вероятно, в глазах многих солдат значило неизмеримо больше, чем жалкая жизнь нескольких несчастных рядовых; их можно было принести в жертву.

Короля не понесут в сражение на руках, вместо этого его повезет пара белых жеребцов в конных носилках, которые смастерили парни из Муры, Далекарлийского полка. Носилки были укреплены между двумя лошадьми, составлявшими тандем, и на них поднимут походную койку с шелковыми матрасами, самодержавного короля и все прочее. По восемь солдат пойдут рядом с экипажем с каждой стороны. Переднего коня поведет в поводу не какой-нибудь наездник или конюх из штата Королевских конюшен, а лично Нильс Фриск.

Потом потянулось ожидание. Серый сумрак начал сгущаться над местностью. Граф Пипер присоединился к людям, окружавшим короля. Вместе с Реншёльдом он уселся на землю. Большая часть генералитета и высшего офицерства толпилась вокруг носилок. Люди сидели на земле, завернувшись в свои плащи, или кое-как прикорнули, надеясь урвать часок сна. Лошади стояли оседланные, готовые к бою. Между тем как тени переходили в сумерки, а сумерки сгущались в тьму, люди кругом, в лесах и на лугах, на биваках и в палатках, ждали сигнала к выступлению.

Единственный более или менее громкий шум за эти долгие часы во мраке был звук одиночных выстрелов на севере, ближе к реке. Валашский полк, воинская часть легкой кавалерии под командованием полковника Сандула Кольцы, насчитывавшая примерно 1000 шпаг, выдвинулся вдоль хребта, тянувшегося параллельно Ворскле, по направлению к деревне Яковцы, находившейся точно на юге от укрепленного лагеря. Там стояло довольно большое соединение русской пехоты и кавалерии. (Возможно, участвовала и рота конных егерей, составлявшая 130 солдат, легкое соединение, которое часто использовалось в разведывательных предприятиях.) Целью этого маневра было отвлечь внимание русских от движения армии. В остальном царили тишина, темень летней ночи и ожидание.

Около одиннадцати часов спящих разбудили. Призыв разорвал тишину, передаваясь над головами еще не совсем проснувшихся солдат: «Подъем, подъем, выступаем». Это и был сигнал, которого ждали. Вестовые были посланы в разные лагеря пехоты и конницы с приказом о выступлении. Задремавший Левенхаупт проснулся от призыва и вскочил. Он кликнул своих денщиков и приказал им бежать вперед, не дожидаясь его, и проследить, чтобы его лошади были готовы. Постой генерала, с лошадьми и солдатами, был в 400 метрах. Придя туда, он вскочил на коня и поскакал обратно, чтобы поймать Реншёльда. Разумеется, он не нашел его в непроглядной тьме. Выход пехоты из биваков не обошелся без путаницы, и последующее построение в колонны тоже скоро превратилось в неразбериху. Согласно плану каждый батальон имел свое место в одной из четырех колонн. В темноте возник беспорядок, и часть соединений оказалась не на своих местах. По этой причине Левенхаупт приказал тотчас же прекратить уже начавшееся движение. Он провел тщательное перераспределение частей в колоннах, чтобы все точно соответствовало плану. Это может показаться формализмом, но на самом деле такая мера была совершенно необходима. Диспозиция, ordre de bataille, была построена исходя из порядка частей в колоннах. Если бы здесь были допущены ошибки, развертывание сил для боя стало бы затруднительно и заняло бы слишком много времени, чего, разумеется, следовало избежать, поскольку в подобном положении быстрота имела решающее значение. В то время пока происходила эта работа, из темноты возник Реншёльд, в высшей степени возмущенный такой, на его взгляд, ничем не обоснованной задержкой. Он нашел Левенхаупта и сердито заорал на него: — «Где вы, черт возьми, околачиваетесь, — и прибавил: — Никто вас найти не может, вы что, не видите, что получилась настоящая конфузия?» Левенхаупт указал в свое оправдание на темень и на беспорядок в лагере и добавил, что, кстати, он весь вечер просидел у носилок короля. Но Реншёльд отмахнулся от его оправданий и вместо этого спросил, какой полк пойдет следующим в колонне. Генерал сказал, что не знает, он только что подошел к колонне, и ему нужно спросить. Этот ответ рассердил холерика Реншёльда еще больше, если это только было возможно. Он разразился градом упреков: «Да, вот вы какой, вы не заботитесь ни о чем. Мне от вас никакой помощи или пользы, никогда я не думал, что вы окажетесь таким, я мнил о вас совсем, совсем другое, однако ж теперь вижу, что все это вздор». Левенхаупт пытался помешать его тирадам, вяло защищался и говорил, что обвинения незаслуженны. Он обещал, что сделает все в точности, как хочет Реншёльд, если только тот ясно скажет, чего именно он хочет. Эту речь фельдмаршал прервал брюзгливым «Лучше уж я все сам сделаю». (Вопреки своей речи, генерал, конечно, в большой степени был виноват в неудачном выступлении из лагеря и распределении солдат по колоннам. Он явно недостаточно тщательно все подготовил. В часы, предшествовавшие выступлению, когда он коротал время в пассивном ожидании, не позаботившись даже о готовности собственных лошадей, он, пожалуй, слишком явно проявил себя как флегматик.) Через какое-то время офицеры навели порядок в колоннах, и снова все было готово к маршу. Обоз и всякий праздношатающийся люд были либо уже в Пушкаревке, либо должны были вот-вот туда прийти. Но некоторые небольшие группки составляли исключение, они продолжали оставаться где-то поблизости от монастыря.