Петер Энглунд - Полтава. Рассказ о гибели одной армии

Противоборствующие армии постепенно выходили из соприкосновения. Потоки отступающих по лесным проходам иссякали, превращались в речки, а затем и в слабенькие ручейки. Большие организованные бои отгремели, вместо них теперь возникали лишь единичные и обычно случайные стычки между подразделениями, частями подразделений или отдельными солдатами. После того как русская пехота встала, за шведами теперь гонялась в основном конница, причем погони эти были редкими и в значительной мере импульсивными. Среди преследователей появились и русские казаки, которые большими и малыми разъездами кружили по всем окрестностям. Они были настроены нападать прежде всего на отстающих, причем одиночек. Отступающие шведские части либо присоединялись к более крупным частям шведской пехоты и конницы, которые сплачивались вокруг какого-нибудь предприимчивого высшего офицера или сохранившего присутствие духа подразделения, либо продолжали самостоятельно двигаться по равнине на юг, в сторону Пушкаревского обоза.

Тем временем в полумиле (то есть примерно в пяти верстах) к югу, возле зазубренных палисадов Полтавы, наступила передышка в бою. К шведским позициям был выслан русский парламентер. Напряжение спало, боевые формирования расслабились, и сражающиеся позволили себе сойтись чуть ближе. Русского парламентера встретил капитан Кристоффер Адольф Вендель, пятидесятилетний немец из земли Бранденбург, за плечами у которого была довольно пестрая — хотя не сказать, чтобы нетипичная, — военная карьера. Сначала он служил разным хозяевам на германской земле, затем перешел в датскую армию, сражался против шведов в Сконской войне, в 1676 году был взят в плен, после чего, ничтоже сумняшеся, переметнулся на другую сторону и вступил в шведское войско. С 1678 года он служил в Сёдерманландском полку. Что именно произошло, сказать трудно, возможно, Вендель почувствовал, что пора вновь сменить господина и знамя; во всяком случае, он начал переговоры о капитуляции. Не исключено, что Вендель посчитал себя вправе вести такие переговоры из-за недавней гибели своего командира, однако подчиненные его рассудили иначе. Потери шведских войск на подступах к Полтаве были незначительны, и солдаты здесь отнюдь не утратили боевого духа. Рядовые не желали даже слышать про капитуляцию: они схватились за ружья и пристрелили Венделя.

Залп, сразивший капитана, стал сигналом к возобновлению военных действий. Обе стороны мгновенно оттянулись на прежние позиции и изготовились к бою. Однако в атаку русские не пошли. Вместо этого перед шведами предстал явно потрясенный расправой над Венделем прежний парламентер. На этот раз с ним разговаривал полковник Крунман. Русский офицер поведал о разгроме главных шведских сил и предложил отряду сдаться. Не поверив в поражение своей армии, Крунман сказал, что «ни о каком аккорде не может быть и речи». Обескураженный русский попросил разрешения вернуться к своим — среди шведских солдат уже раздавались крики о том, что пора начинать перестрелку. Получив разрешение, парламентер сломя голову помчался к русским позициям. Только он успел добежать, как обе стороны открыли огонь. Под грохот залпов кровопролитие было возобновлено.

Удрученный Реншёльд всеми силами старался исправить положение, однако исправлять его было поздно, да и силы, имевшиеся в его распоряжении, были слишком малы. Тем не менее он без колебаний повел свой отряд прямо на русских, — возможно, дабы предотвратить новые атаки вражеской конницы на выходившие из леса расстроенные соединения, а может, он был просто-напросто надломлен своим фиаско и искал достойной и доблестной смерти. Отряд, который фельдмаршал направил на русских возле редутов, вступил в бой с противником, однако вскоре его стали обходить крупные русские полки. Ротмистр по имени Клас Плантинг (он приходился родней Георгу Плантингу — тому самому, что попал в руки русских на завершающем этапе битвы с ними уппландцев) предупредил Реншёльда об опасности. Некоторые шведские кавалеристы повернули вспять. Плантинг высказал Реншёльду сожаления по этому поводу, и тот сорвался с места, чтобы попытаться задержать отступающих. Увы, он потерпел неудачу, после чего граф и фельдмаршал, закадычный друг и правая рука Карла, командующий шведской армией Карл Густаф Реншёльд попал в плен. Русским досталась ценная добыча. Однако захват фельдмаршала уже не играл существенной роли: к этому времени Реншёльд плохо представлял себе происходящее и имел крайне мало возможностей управлять шведскими силами. Фактически он был беспомощен, и надеяться на то, что этот полководец спасет положение каким-нибудь гениальным ходом, не приходилось. Распад шведской армии зашел слишком далеко, разложение затронуло самую сердцевину. Под конец верный своему долгу фельдмаршал действовал как простой офицер, наравне с другими носясь по лугам и полям и пытаясь собрать воедино рассеянные боем подразделения, чтобы в критическую минуту снова ввести их в действие.

Остаткам двух полков, стоявших на крайнем левом кавалерийском фланге — эстергётландцам и сконским драгунам, — было дольше других добираться до безопасного места. За отрядом, который вырвался из клетки со штыками и шпагами вместо прутьев, послали стремительную погоню. Ратников неотступно атаковали русские драгуны и нерегулярная кавалерия. В конце концов от отряда осталось не больше ста человек на загнанных лошадях. Командир сконцев, принц Максимилиан, соскочил с седла — либо потому, что, посчитав ситуацию безнадежной, собирался сдаться, либо для того, чтобы отважно ринуться в последний бой. Говорят, он воскликнул: «Все смельчаки ко мне!» — и раненый подполковник его полка, двадцативосьмилетний Карл Хенрик Врангель, последовал его примеру. Кавалеристы не успели изготовиться к пешему бою (будучи драгунами, они получили кое-какую подготовку и для действий в пешем строю), когда их нагнали преследователи. Шведам пришлось сдаться. Юный командир полка вызвал у русских большое любопытство, один офицер спросил Врангеля, не шведского ли короля они взяли в полон. Подполковник отвечал, что не шведского короля, а принца Вюртембергского. Принца Максимилиана встретили с изысканной любезностью. Именитого пленника тут же провели к военачальнику самого высокого ранга из тех, что находились поблизости, — бригадиру Грёппендорфу, который и препроводил его к самому царю. (Какому обращению подверглись его драгуны, мы не знаем, однако, судя по тому, что известно про судьбу остальных пленных, вряд ли обращение это было слишком нежным.)

Из леса продолжали поодиночке выползать беглецы, так что на лугу скапливалось все больше и больше шведских пеших и конных ратников. Залитому кровью Хюльтману тоже удалось выбраться на равнину — пешком, не расставаясь с медикаментами и серебряным королевским кубком. По поляне носились взад-вперед русские казаки и калмыки, [39] …носились русские казаки и калмыки — Калмыки хана Аюки прибыли уже после битвы. (Примечания В. А. Артамонова) которые, однако, не трогали его, даже когда скакали совсем рядом. Здесь тафельдекер наконец разжился новой лошадью. Вскочив на нее, он сумел ускользнуть от опасных соседей и со временем присоединился к эскорту короля. Отыскав среди большой свиты своего повелителя, Хюльтман спрыгнул с коня, поспешно размотал превратившиеся в лохмотья и «погрязшие в нечистоте» бинты на ноге, обтер кровь своим уже и так испачканным рукавом и наложил новую повязку. Лекари, приставленные к королю, чтобы ухаживать за его раной, к этому времени либо погибли, либо были взяты в плен.