Лев Канторович - Трус

Ему исполнился год. Он был шестидесяти пяти сантиметров ростом. Его серая шерсть светлела на нижней стороне хвоста, на животе, лапах и шее. А морда у него была темная, почти черная. Его коричневые глаза сверкали желтой искрой.

Словом, он был очень красивый пес, стройный и сильный, и на вид казался злым зверем. Но он был совсем не злой и не страшный. Хуже того, он был трусом. Трусом от рождения. Возможно, его отец или мать были запуганы, забиты, и он унаследовал от них страх. Его купили совсем маленьким, и о его родословной никто не знал ничего путного.

Во всяком случае, с тех пор как он полуторамесячным щенком попал в питомник, никто никогда не бил его и не запугивал, и все-таки он жил в мире, полном ужасов. Телега, грохочущая по камням шоссе, казалась ему громом. Человек, поднявший руку, казалось, обязательно хочет его ударить. Стук дверей казался выстрелом. А настоящий выстрел так пугал несчастного пса, что он ложился на землю, зажмуривал глаза, хвост прижимал к животу и так замирал, ожидая смерти. При этом его задние ноги дрожали мелкой-мелкой дрожью. Вся красота пропадала бесследно.

В журнале питомника его записали под именем «Джек», но все называли его «Трусом». Начальник питомника сердился, когда слышал эту кличку, но пес отзывался на нее, и в конце концов за ним так и осталось имя «Трус».

Все считали Труса никуда не годным, ну, разве только на племя из-за красоты. Учить Труса считали лишним. Только начальник питомника странно относился к Трусу. Начальник питомника сам учил Труса и тратил на него очень много времени, и если Труса не пугали, он работал просто на «отлично», и нюх у него был замечательный. Но стоило прикрикнуть или замахнуться на Труса, как он останавливался на месте, прижимался к земле и, дрожащий, жалкий, прекращал работу. Куда же это годится?

Начальник питомника, опытный дрессировщик и тонкий знаток собачьей психологии, не переставал трудиться над обучением Труса и всегда говорил о нем:

— Погодите, этот пес еще себя покажет. Только бы Джек (начальник никогда не называл пса его второй, позорной кличкой), только бы Джек попал в руки человека, который никогда не крикнет, не разозлится на беднягу, никогда не ударит его. Тогда Джек так полюбит своего проводника, как не любит ни одна наша собака. Этот пес еще покажет себя…

Начальник пользовался в питомнике большим авторитетом, но этому утверждению, по правде сказать, не особенно верили.

Когда Трусу исполнился год, в питомник прислали одного парня Григория Маркова. Марков был красноармеец молодой, но сразу занял в питомнике твердое положение. Парень он был немного странный — уж очень тихий, молчаливый и сдержанный. Никто толком не знал, что он за человек, но все чувствовали в нем большую внутреннюю силу. Марков умел мягко, осторожно высказывать свое мнение, и почему-то сразу с ним соглашались.

Животных Григорий любил просто со страстью. В питомнике было много отличных проводников, но Григорий, казалось, родился дрессировщиком.

Начальник питомника сразу обратил на Григория внимание. Они были в чем-то похожи, эти два человека, несмотря на огромную разницу. Ведь Григорий годился в сыновья начальнику. Кроме того, Григорий с трудом читал и писал, а начальник был хорошо образованным человеком. Но у обоих, если можно так выразиться, главной чертой характера была любовь к собакам, к животным. Оба проявляли в работе с собакой, в обучении и дрессировке такое бесконечное терпение, такую изобретательность, хитроумность, знание психологии собаки, что можно было только удивляться.

Начальник несколько раз подолгу разговаривал с Григорием Марковым. Оказалось, что Григорий приехал с Алтая. Его отец, большевик и партизан, был убит в самом конце гражданской войны, и мать, которая всю войну ездила за отрядом со своим маленьким сыном, осталась жить в алтайской деревне. Григорий стал пастухом. Он пас большое стадо и целыми месяцами жил один, переходя от пастбища к пастбищу.

Вот Григория начальник и прикомандировал к Трусу.

Целыми днями Марков возился с Трусом в самом отдаленном углу двора. Два месяца никто, кроме него, не подходил к собаке. А через два месяца Трус так привязался к Григорию, что все увидели, как прав был начальник питомника. Трус не отходил от Григория ни на шаг, не сводил с него глаз.

Только боязливым Трус оставался по-прежнему. Однако Григория он не боялся. Но Григорий никогда не повышал голоса, никогда не сердился на своего пса.

Начальник питомника был очень доволен.

Потом Марков получил звание проводника разыскной собаки и уехал с Трусом на пограничную заставу.

И на заставе относились к Трусу с пренебрежением, не верили в его возможности и дивились его любви к Григорию.

Но вскоре все поняли, что представлял собою Трус. Вот как это произошло.

Григорий обходил участок, и Трус был с ним. Леса Трус тоже боялся. Хрустнет где-нибудь ветка, или птица вспорхнет в кустах — Трус вздрагивал и прижимался к земле. А Григорий всегда его ласково уговаривал, тихо шептал ему что-то, и страх проходил у Труса. Он выпрямлялся и шел опять рядом с Григорием, не сводя с него глаз.

Была осень, лес был оранжевый, красный, желтый. Темная зелень хвои казалась черной на фоне яркого костра осенних листьев.

Все было спокойно и тихо в лесу. Вдруг Трус забеспокоился, заволновался, почуяв какой-то запах. Хвост собаки напряженно вытянулся, уши прижались к затылку, глаза сощурились внимательно и настороженно.

Григорий скомандовал Трусу искать. Недолго Трус покрутился на месте, потом нашел след и повел, повел к границе. Григорий побежал за собакой, с трудом продираясь через густой кустарник. А было это совсем рядом с границей, кустарник скоро кончился, и показалась лужайка. Пограничная проволока пересекала ее посредине. По лужайке к границе очень быстро бежал человек.

Григорий был крепкий парень. Он догнал человека, и оба покатились в траву, сцепившись руками. Трус в это время бегал вокруг и визжал от ужаса. Наверное, пес понимал, что человек этот враг, что он бьет Григория. Но Трус не решался вмешаться. Он поджимал хвост, дрожал всем телом и визжал.

Недолго боролся Григорий с нарушителем и уже почти одержал победу, когда глухо треснул выстрел. Трус в страхе откатился в сторону, остановился саженях в трех и, дрожа, обернулся к борющимся. Григорий лежал неподвижно на траве, а нарушитель с револьвером в руке стоял над ним, тяжело дыша, и потирал левой рукой шею.