Лев Гумилёв - Черная легенда. Друзья и недруги Великой степи

История культуры тоже, к сожалению, не содержит ответа на поставленный вопрос. Большая часть монгольских воинов в XIII в. были христианами несторианского вероисповедания. Грамотность в Монголии была, конечно, не полная, но не меньше, чем во Франции или Норвегии. А Монгольский улус был не столько кочевым государством, сколько сложной системой мирного взаимодействия оседлых земледельцев Уйгурии и Тангута, скотоводов Центральной Монголии и лесных охотников Южной Сибири.

Дело, скорее всего, в чем-то другом. Мы попробуем прибегнуть к новорожденному методу изучения прошлого. Чтобы ответить на поставленный вопрос, приступим к изучению этнических процессов, проходивших в разных странах неравномерно, изучению, дающему связную картину взаимодействия народов на территории ойкумены. Путь этот будет не прямым, а окольным, но в нем мы найдем ответы на поставленные вопросы.

Представим себе Евразийский континент XIII в. как огромную театральную арену или, точнее, сцену, на которой происходит трагедия с неожиданным финалом.

В ней участвуют как действующие лица не персоны, как у М. Дрюона, а огромные этнические и даже суперэтнические коллективы. Суперэтносами мы называем не этносы, особо выделяющиеся, а, наоборот, группы этносов, составляющих системные целостности большого масштаба. Они ощущались и ощущаются людьми как нечто реальное, воспринимаются в истории как культуры и противопоставляются друг другу. Для начала мы представим читателю ведущие суперэтносы. Это Византия – мир византийской христианской культуры. Мир ислама – суперэтнос мусульман. Суперэтнос Западной Европы – мир католической европейской культуры. И мир Великой степи – суперэтнос кочевников Монголии.

Что при этом важно: суперэтносы возникли в разное время и, следовательно, каждый из них имеет разный возраст. И все они более или менее стары по отношению друг к другу. И ведут они себя в разных возрастах по-разному, как если бы опытный старик столкнулся с юношей или человеком зрелым, но переживающим болезненную смену фаз этногенеза.

Этот окольный путь приведет нас к желаемой цели и позволит избежать ошибок, которые были наделаны в предыдущие два века: культа европейского превосходства и европоцентризма, расизма, географического детерминизма, т.е. того, что помешало нашим предшественникам исчерпывающе поставить вопросы и затем ответить на них.

Спешим оговориться. Наше отрицательное мнение не касается работ серьезных французских, английских и немецких историков, мнение которых близко к излагаемому здесь.

При поверхностном взгляде на историю кажется, что вехами ее являются грандиозные события, воспетые поэтами, оплаканные культурологами и отмеченные публицистами как начала и концы эпох.

При этом упускается из виду, что большая часть таких ярких событий произошла в результате накопившихся изменений в предыдущем историческом процессе. Так, падение Константинополя 29 мая 1453 г. было не переломным в истории Византийской империи и Османского владения – бейлика, а одной из дат в их двухсотлетнем соперничестве.

Не было поворотной датой и открытие Америки Колумбом, потому что почти одновременно с ним Дж. Кабот высадился на Ньюфаундленде в Северной Америке. Также не была поворотной датой и мировая война 1914–1918 гг., возникшая в результате зашедших в тупик отношений великих держав XIX в.

Но если мы отказываемся считать переломными даты такого масштаба и столь очевидной наглядности, то что же можно иметь в виду? Ответ прост: существуют события, часто мелкие и незапомнившиеся, происходившие в периоды равновесия сил и создавшие коллизии, при которых тот или иной процесс становился необратимым. Вот эти события и становятся переломными, когда возникает неустойчивое равновесие борющихся между собой сил. Эти роковые мгновения истории большей частью ускользают от историков.

История – наука о событиях в их связи и последовательности. Когда предметом изучения являются грандиозные процессы, такие, как развитие производительных сил, то отдельные события или даже цепочки их, обрывающиеся в течение одного-двух-трех веков, – мелочи, не искажающие ход процесса. Но когда речь идет о коллизиях, соразмерных сроку человеческой жизни, то значение единичного события возрастает, а возможности взаимной компенсации сокращаются и значение случая в истории повышается. И тут на помощь приходит системный подход, разработанный учеными XX в. Объектом изучения при таком подходе являются не предметы или фрагменты, составляющие часть общего, не события или биографии героев, всегда несущие печать случая, одним словом, не элементы, слагающие системную целостность, а связи между этими элементами.

Разумеется, события крупные, продолжительные подвержены закономерностям спонтанного развития. Но колебательные движения истории, зигзаги, соразмеряемые с продолжительностью человеческой жизни, переломные мгновения находятся в положении «случится – не случится». И тут многое, даже очень многое зависит от поведения отдельных людей.

Подобное отношение к коротким отрезкам истории, к своеобразным историческим квантам, скрытым зачастую от взгляда историка-профессионала в данной области, позволяет многое в истории рассматривать в сослагательном наклонении: что было бы, если бы… Эти отрезки «наполнены» возможностями с различными вариантами исхода.

Что было бы, если бы Триполи и Акра, крепости крестоносцев Иерусалимского королевства, не пали под ударами египтян-мамлюков в 1289 и 1291 гг., а, наоборот, Франция, Англия, Германия овладели бы Ближним Востоком в XIV–XV вв. и вместо Турции создали бы огромное государство – продолжение Европы? Или если бы христианское государство создали… монголы, в XIII в. пришедшие на Ближний Восток?

Многочисленны эти вопросы «если». Каждый из них имеет свой смысл. А историку нужно понять, почему произошло то или иное событие, какие последствия оно имело. И вследствие чего события пошли тем или иным ходом? И обязательно ли должны были случиться эти события? В исторической науке пока сослагательное наклонение считается чем-то недопустимым, что и ограничивает ее возможности констатацией фактов. Любая постановка вопроса «а что было бы, если…» становится опровержением той мысли, что все случившееся в человеческой истории так и должно было случиться. Было, дескать, предуказано судьбой – неважно, в каких терминах эту предуказанность рассматривать: теологической космологии Августина или философской космогонии Лапласа.

Следовательно, область условного предположения «что было бы…» занимает со все возрастающим интересом ученых и писателей, социологов и журналистов.