Константин Федин - Необыкновенное лето (Трилогия - 2)

Доброволец навел луч на Шубникова. Нижняя губа Виктора Семеновича прыгала, пошлепывая, будто он пытался что-то проговорить и не мог.

- Кто вынул прерыватель? - спросил Извеков.

- Что я... враг себе? - вдруг охрипнув, вымолвил Шубников.

- Себе не враг.

- Я сам ничего не понимаю, - сказал Шубников, откашливаясь и стараясь улыбнуться.

- Я понимаю отлично, - сказал Кирилл. - Револьвер есть?

- Нет.

Кирилл ощупал его карманы.

- Садитесь в машину... Нет, нет, не за руль! Садитесь назад!

Виктор Семенович послушался без пререканий. Пока он влезал и усаживался, свет фонарика следовал за ним, потом угас. По обе стороны автомобиля встали Извеков и его помощник.

Долго никто не проронил ни слова. Печальным вздохом скользнул над головами полет полуночника, и дважды разнесся его замогильный крик. Дружнее застрекотали кузнечики. С прохладным течением воздуха наплыл запах обожженного кирпича. Со станции прилетел тоскливый гудок паровоза. Ее огни стали ярче видны. Кирилл сказал неторопливо:

- Не подозревали, что я кое-что смыслю в моторе, да?

- Ну как не подозревать! - будто с облегчением откликнулся из машины Шубников (голос его уже окреп). - Я хорошо помню, что по образованию вы техник.

- Вон как! На что же вы рассчитывали?

- Даю вам честное слово - ничего не понимаю!

- Значит, прерыватель вынут Зубинским? О чем вы с ним толковали, а?

- Да ничего не толковали. Ругал меня, что не могу найти причину неполадки. Я, говорит, тебя рекомендовал товарищу Извекову, а ты, говорит, выходишь идиотом.

Опять наступила тишина, и ночь как будто еще больше углубилась.

- Вот уж, правда, на полную безграмотность надо рассчитывать, чтобы вынуть прерыватель, - сказал Шубников.

Кирилл промолчал.

- Напрасно меня подозреваете, я репутацией своей дорожу, - укоризненно говорил Виктор Семенович. - Это вы просто так, лично против меня настроены, товарищ Извеков. Из личных соображений.

- Что еще за чушь?! - сказал Кирилл.

- Я тоже думал - чушь, пустяки. Все, мол, давно забыто. А получается не так.

- Что - не так?

- Получается - не можете простить, что Шубников вам тропинку перешел. А ведь когда было? - травой поросло. Видно, у вас сердце неотходчивое.

- Перестаньте плести.

- Я уже давно успел от того счастья отказаться, за которое мы с вами, по неопытности, тягались. Я ведь ушел от Елизаветы Меркурьевны, товарищ Извеков. Не за что на мне вымещать сердце. Может, я своим несчастьем с Елизаветой Меркурьевной вас от большого разочарования избавил, - кто знает?

- Довольно! Молчать! - с лютой злобой крикнул Кирилл.

И все время безмолвный доброволец вдруг прогудел хмурым голосом, как спросонок:

- Закуси язык! Ты!

Прошло не меньше получаса, пока на дороге наметилась приближающаяся тень человека, который шел вымеренным маршевым шагом. На свету все резче проступал очерк френча раструбом от пояса и контур галифе, как два серпа рукоятьями книзу.

Кирилл дал Зубинскому дойти почти до автомобиля и зажег фары. Зубинский зажмурился, поднял к глазам руку, сказал:

- Свои, свои, товарищ комиссар.

- Ну, что? - спросил Извеков.

- Поезд с эшелоном находится на последнем перегоне, прибудет минут через двадцать. А как с машиной?

- Благодарю вас, - сказал Кирилл. - Снимите ваше оружие.

- Как - снять?

- Дайте сюда оружие, говорят вам!

- Вы смеетесь, товарищ Извеков.

Зубинский шагнул вбок, выходя из полосы света.

Кирилл достал из кармана револьвер.

- Снять маузер!

Зубинский своим изысканным жестом начал медленно отстегивать громоздкую кобуру. Слышно было, как поскрипывал пояс.

- Может быть, вы все-таки снизойдете объяснить мне, что произошло? спросил он вызывающим, но несколько кокетливым тоном.

Кирилл схватил маузер и вырвал его у Зубинского, едва кобура была отстегнута.

- Это вы мне объясните, что произошло. Когда я вас спрошу...

Арестованным приказали откатить автомобиль на обочину: машину приходилось бросить на какое-то время в темноте ночи. Затем попарно двинулись большаком - позади Извеков с добровольцем, который, насадив на деревянную кобуру маузер, держал оружие наизготове.

Еще оставалось далеко до станции, когда их перегнал грохочущий на стрелках поезд, и по числу вагонов Кирилл признал эшелон Дибича. Они застали роту в разгар выгрузки.

Дибич так обрадовался Извекову, словно расстался с ним бог весть когда, а не на рассвете минувшего дня, и - для обоих неожиданно - они обнялись.

- В роте полный порядок. А вы доехали хорошо?

- Обогнали собственную телегу.

- Поломка?

- Небольшая. Хотя натолкнулись на каменную стену. Помните? - с усмешкой сказал Кирилл.

- Каменную стену? - не понимая, переспросил Дибич и вдруг раскрыл глаза: - Зубинский?!

- Да. Я вас прошу, пошлите пару коняжек из обоза - пусть подвезут "бенца" к вокзалу. Сдадим его пока станционной охране, что ли...

Кирилл рассказал о происшествии, добавив, что арестованных необходимо взять с собой до места назначения и там разобрать дело.

- Наши первые потери в личном составе, - сказал Дибич, выслушав рассказ.

- Первые потери нашего противника, - поправил Кирилл.

- Успех разведки, - улыбнулся Дибич, глядя на Извекова с шутливым поощреньем.

- Ошибка разведки, - тоже улыбнулся Кирилл, - к счастью, вовремя исправленная.

- Я вас подвел, не отговорив брать Зубинского.

- Я поторопился, - строго закончил Извеков. - Буду осмотрительнее. А сейчас давайте действовать: мы должны еще затемно быть на марше.

25

Оставалось меньше однодневнего перехода до Хвалынска, когда ранним утром разведка Дибича обнаружила красноармейский разъезд и узнала от него, что близлежащее село Репьёвка захвачено какой-то бандой. Разъезд был выслан маленьким Хвалынским отрядом, пришедшим для подавления мятежа.

Подобные мятежи случались нередко, разжигаемые реакционными партиями, которые опирались на деревенских богатеев и рассчитывали на поддержку контрреволюции крестьянством. Иногда это были разрозненные вспышки, не выходившие за пределы волости или одного села. Иногда мятеж распространялся на уезды или даже целые губернии.

Так на Средней Волге возникло ранней весной этого года обширное брожение в соседних уездах Симбирской и Самарской губерний, получившее известность под именем чапанного восстания. (Чапаном зовется верхняя одежда волжских крестьян, в иных местах называемая азямом, армяком. Ходит шуточная побасенка: "Мы ехали?" - "Ехали". - "На мне чапан был?" - "Был". - "Я его сняла?" - "Сняла". - "На воз положила?" - "Положила". - "Да где ж он?" "Да чаво?" - "Да чапан". - "Да какой?" - "Да-ть мы ехали?" - "Ехали". - "На мне чапан был?" - "Был..." И так далее, как в сказке про белого бычка.) За чапанами стояли партии правых и левых эсеров, выбросившие лозунг "освобождения Советов от засилия коммунистов" в целях мнимой защиты конституции РСФСР. Для большей мистификации чапанам раздавались знамена с провокационными надписями: "Да здравствуют большевики! Долой коммунистов!" Кроме того, восставшие кулаки оснастили свою агитацию призывами к защите православия. Чапанный комендант города Ставрополя Долинин первое свое воззвание к крестьянскому населению начал словами: "Настало время, православная Русь проснулась", - и закончил: "Откликнитесь и восстаньте, яко с нами бог". Имя бога комендант начертал по правилу новой орфографии, со строчной буквы (очевидно, во внимание к объявленной приверженности Советам), но борьба за всевышнего, за иконы и за всяческую святость составляла важное подспорье в действиях чапанов, и тот же Долинин предписывал в одном из объявлений: "Приказываю гражданам, что по приходе в присутствие головной убор должен быть снятым, так как это есть первый долг христианина". Чапанное восстание было подавлено местными силами через неделю после возникновения. Но отзвуки его еще долго таились в разбросанных деревенских углах лесного и степного Поволжья.