Александр Шмеман - ДНЕВНИКИ

1 Астория – район Нью-Йорка.

утверждения – за которые ничем не "заплачено", никаким усилием сознания, внутреннего слуха, внутреннего зрения. Православие – это какое-то сплошное "упоение" музыкой форм – богослужебных, словесных, духовных… Я всегда замечал: достаточно то же самое попытаться оторвать от "формы", хотя бы для того, чтобы прорваться к "содержанию", и – ничего не остается. Оказывается, только форма-то и чаровала, и была нужна… Ненависть к вопросу: "Что же все это значит ?", испуг перед этим вопросом (и сразу же злобные вопли – ересь! модернизм!). Вот уж действительно – "навеяли сон золотой…" 1 . В субботу – молодая урожденная американка [не говорящая по-русски], обратившаяся в Православие, которую я когда-то венчал: "Мы ходим на русскую службу, и это нас очень удовлетворяет…" Выходит так: лишь бы как можно более непонятно!

Среда, 9 июня 1976

Вчера начал "разговоры" ровно в девять утра и кончил в четыре дня! Весь день ! Потом, конечно, голова идет кругом и ни на что не остается сил…

Вечером у нас ужинают Миша и Анека, Сережа, Коля. До полуночи по телевизии – последний день primaries в Калифорнии, Охайо и Нью-Джерси. Всегдашнее удивление этому всеобщему принятию "правил игры". Бороться на смерть, а в минуту, когда голосование решило все, моментальное "смыкание рядов". Америка: столько раз за один день ругаешь ее и восхищаешься ею!

Жара: началось это тяжелое, мокрое нью-йоркское лето, и мы считаем часы до отъезда в Labelle.

Миша мне о моем "Ответе Солженицыну": "Ты пойми, ты подходишь к вопросу о старообрядчестве с церковной, а он – с русской точки зрения…" То-то вот оно и есть…

Три религиозные "реальности":

Религия закона – "нравственных устоев общества".

Религия "помощи" и "священности" – от духовной помощи до терапии.

Религия Царства Божьего.

Последняя может – преображая их – вместить две первые. Эти две, однако, отрицают (бессознательно – из-за общей "терминологии" и "символов") последнюю.

Пятница, 11 июня 1976

Вчера почти целодневное заседание совета профессоров. Несколько "подводных камней", которые удается удачно обойти. Из-за этого – напряжение, усиленное благодаря ужасающей жаре и сырости. Вода буквально висит в воздухе…

1 Из стихотворения П.-Ж.Беранже "Безумцы": "Честь безумцу, который навеет / Человечеству сон золотой!" (перевод В.Курочкина).

Читая "Le Temps Immobile" Claude Mauriac'a 1 , все спрашиваю себя: что меня так раздражает в его описании своего все усиливающегося перехода в gauchisme 2 , участия во всевозможных манифестациях, протестах и т.д.? Почему так омерзительно звучит для меня это самобичевание, это умиленное перечисление "des camarades fraternels" 3 , это возмущение судьбой алжирцев в парижском гетто? В чем столь явственно ощущаемая мною ложь? Стараюсь ответить себе на этот вопрос беспристрастно, не от подсознательной "правизны". Думаю, что первое и главное – это mauvaise foi 4 , это – типичное для западного и буржуазного интеллектуала – восторженное оплевание своего "класса", жажда дешевого самоосуждения и покаяния… Затем это какое-то странное принятие "левого" (а может быть, тоже и "правого") догмата, что всякая "проблема" человеческого общества обязательно решается борьбой , и это значит – отождествлением кого-то (власти, класса и т.д.) – безоговорочным и абсолютным – с врагом , то есть отвержение принципа компромисса, который до сих пор один оправдал себя в плоскости общественных проблем (Америки). Это, наконец, – именно сама эта "абсолютизация" проблем, по самой своей природе "относительных", неразрешимых в плане "абсолютизма" (например, проблема тюрьмы, проблема меньшинств в данном обществе и т.д.). Мориак и его "интеллектуальные" менторы – во "власти" и только в ней видят l'ennemi a abattre 5 и как будто не замечают, что те пресловутые "массы", от имени которых они будто бы действуют, совершенно не разделяют их нравственного возмущения, да, попросту говоря, интереса к этим проблемам…Но, Боже мой, как зато они нравятся друг другу, умиляются друг другу, с каким детским удовольствием "сопротивляются" полиции и читают о своем геройском сопротивлении в газетах…

Суббота, 12 июня 1976

После двух чудовищно душных и мокрых дней – рай земной! Прохладно, солнечно, легко, светозарно… Утром – один в церкви, готовя ее к Троице, переоблачая престол, жертвенник из белого, пасхального – в зеленое, "пятидесятнее"… Всегда люблю это время в пустой церкви, это "приуготовление"…

Вчера, после дня, целиком проведенного в моем кабинете (десятки последних писем, англиканки из Джорджии, заседание отдела внешних сношений, исповеди и т.п.), ужин с [греческим] архиеп. Иаковосом. Длинный, довольно-таки "отвлеченный" разговор о судьбах Церкви, о Константинополе и т.д. Вечером, в ожидании Л., дочитывание, но уже не только с раздражением, но и со скукой, Мориака.

1 "Неподвижное время" Клода Мориака (фр.).

2 "левизну" (фр.).

3 "братьев-товарищей" (фр.).

4 недобросовестность (фр.).

5 врага, которого нужно победить (фр.).

Labelle. Среда, 16 июня 1976

Вот мы и в Labelle, в который раз? Считаю: двадцать пятое лето! И впечатление такое, что с каждым годом промежуток между отъездом отсюда осенью и приездом летом все короче и короче. Словно вчера уехали. Старость? Не знаю. Знаю только, что с каждым годом – сильнее чувство благодарности за это озеро, за эти березы, тишину, счастье…

Троица прошла чудно, в свете изумительных, по свету и прохладе, дней. В понедельник, на Духов день, суета: до обедни причащал студента] Алека Лисенко в больнице] Yonkers General. Потом Литургия. За нею – стремглав в Нью-Йорк, наговаривать в "Свободе" последние скрипты. Так что выехали в четвертом часу. Всю дорогу – серенькая, туманная погода. В Монреале, куда приехали в десять часов, страшная жара и духота. Ночевали у Вани и Маши Ткачуков], у которых остались и весь вчерашний день, так как в восемь вечера приход праздновал день именин Вани и награждение его золотым крестом. Утром – в городе. Все та же жара, солнце и духота. На душе, однако, совсем особенное, неприкосновенно-праздничное чувство первого дня каникул, свободы. У Flammarion 1 покупаю M.Foucault "Les Mots et les Choses" 2 . Ничего о нем не знаю, но Клавель приравнивает его к Канту(!), а Клод Мориак влюбленно описывает его – на трехста страницах – в своем третьем "Temps Immobile"… Все то же любопытство: к gauchisme как освобождению от "идеологизма" и, в первую очередь, от Маркса и Фрейда… Новая "антропология": увидим…

Завтракаем втроем – с маленькой Верушей – в Altitude 3 . Все тот же праздник. Вид на раскаленный, расплавленный город.

Вечером молебен, "трапеза", все "как полагается". Во время молебна, стоя в церкви, слушая хор, молитвы, глядя на иконостас, на вечерние лучи сквозь цветные стекла, думал: Церковь – это, прежде всего, поток , непрерванность потока, звука, мелодии. Можно и нужно восставать против обессмысливания их в восприятии, сознании, благочестии, но – не будь этого потока и этой непрерванности, не было бы того, "во имя чего" можно и нужно восставать… Думал об этом, прочтя днем несколько страничек Foucault, на которых (как, впрочем, и у Morin "Le paradigme perdu" 4 , и у Levi-Strauss и др.) все как будто всегда начинается с какой-то tabula rasa. В том, следовательно, смысл этого "потока" Церкви, что в нем всегда можно найти "образ неизреченной славы", ту трансцендентную реальность , вне которой человек все равно "разваливается", сколько бы Кантов ни появлялось… Пускай этот поток загрязняется – языческим благочестием, приходскими комитетами, узким "богословием", ни истина, ни сила потока от этого не уменьшаются. "Всякий, кто жаждет, да приидет ко Мне и да пиет…" 5 . Чувство благодарности, радости и твердости от этого.