Александр Шмеман - ДНЕВНИКИ

Crestwood. Понедельник, 26 января 1976

Сегодня – начало регистрации на второй семестр. Масса шумных семинаристов, объятия и поцелуи. Чувствую себя среди всего этого бурления стариком. Страстное желание одиночества, уже застаревшая усталость от толпы.

Оттепель. Туман. Грязный снег.

После книги Смита, после разговора в субботу с Андреем О., после лекции вчера в Wilmington'e – вопрос в голове: что такое подлинная свобода ? Как быть свободным?

Среда, 28 января 1976

Два дня ливня, смывшего весь снег, а сегодня снова солнечно, морозно, ветрено. С утра в Нью-Йорке: скрипт в "Свободе", визит к Веронике Штейн, завтрак с о.Кириллом Фотиевым. Впечатление от разговора с В.Ш. грустное: маразм и свары в "диссидентской" среде. В сущности ничего подлинно нового они с собою не привезли, но старую эмигрантскую традицию – ссориться и лично, и "принципиально" – восприняли и даже оживили. О Солженицыне она говорит: он бунтует, всегда бунтует – также и против Бога…

Получил 6-ю книгу "Континента". Общее впечатление, прежде всего, – скуки, отсутствия настоящего дара, искры. Эти последние только в удивительной поэме Бродского. Во всем остальном – какая-то органическая пришибленность. Теперь, говорит Вероника, должен выйти сборник Литвинова-Шрагина-Аксенова… Посмотрим. Но что-то не чувствую священного нетерпения.

1 В конечном итоге (англ.).

2 "комплекс вины" (англ.).

Вчера вечером – у Дриллоков – помолвка Кати Т. с Васей Л. Чувствовал себя старым-старым, прожившим целое столетие, но и благодарным за разнообразие моей жизни, сделавшее меня хоть в какой-то мере свободным, давшее то detachment 1 , которое я всегда в себе радостно ощущаю.

Четверг, 29 января 1976

Сегодня – начал чтение лекций. Удивительно, но и после тридцати лет – испытываешь это чувство новизны. Думаю, это верный признак, что тут, более чем в чем-либо ином, мое подлинное призвание. Ибо все остальное (кроме, конечно, служения) – всегда как-то из-под палки, особенно же "духовные" разговоры.

Перед отосланием Никите своего ответа Солж.[еницыну] дал прочитать корректуру Мише Аксенову. Нашел на столе его "ремарки":

"Статья блестящая и является, вероятно, наиболее умным и глубоким ответом из возможных. Совершенно справедливо разговор переведен на подлинный уровень: уведен от юрисдикционных трений и клевет на уровень мировоззренческий и церковный. Очень хорошо сказано о пороке "интеллигентского" подхода к Церкви. И совершенно правильно увидено все значение "старообрядческого прельщения", не как случайного эстетического элемента, а именно как глубинного внеисторизма, желание выпасть из истории, уйти самому и увести за собой и всю Россию в "отстойник" русской нации, то есть в отстойник от самой истории… Очень хорошо сказано о пороке "идеологизма", начавшегося со старообрядчества.. Ваша статья, вероятно, самая серьезная и глубинная критика его позиции, которая на сегодняшний день существует… По отношению же к самому С. это, пожалуй, наиболее резкая и обличающая статья и должна задеть его за живое, ибо трогает в нем самом его главное. Но я думаю, что пастырски это тактичная статья, и если он христианин, то поймет, что, написав ее, как она есть, Вы просто выполнили пастырский долг перед ним же. В общем она очень современна и актуальна и должна войти клином в тот спор о Церкви, который начался и ведется в России".

Пятница, 30 января 1976

"Трех Святителей". Чудная ранняя Литургия, а потом – освящение академических помещений и комнат студентов. В семинарии и на лекциях чувствую себя бодро, а дома меня одолевает какая-то лень и неспособность к работе. Сажусь за стол, но через полчаса все буквально "валится из рук". И это без всякого уныния или плохого настроения. Скорее – "упадок творчества".

Все утро – в деловых разговорах, кроме полутарочасовой лекции. Дома же после завтрака – заснул! Может быть, и это – признак старости или хотя бы старения?

Почти весенняя теплынь на дворе.

1 отстранение (англ.).

Понедельник, 2 февраля 1976

Сретение. Вчера служил второй раз на 71-йулице, потом "угощение" и моя лекция. Разговор за завтраком с М.М. Коряковым и Вяч. Завалишиным. На лекции ("О русской религиозной мысли за рубежом") довольно много народа. Все четыре Штейна, с которыми, после лекции, мы идем в кафе на полчаса. Юра рассказывает со страстью о диссидентских сварах, взаимных проклятиях, интригах. Как все это грустно!

В субботу – тридцать три года со дня свадьбы! Чудный тихий день дома, а под вечер – у Ани.

Вчера – три исповеди, две – утром, одна – после всенощной. Реальность несчастья, в смысле "не-счастья", то есть отсутствия счастья, того, чего хочешь, невозможность им обладать. Пожалуй, только сейчас, под старость, начинаю это понимать – не умом, а нутром. Не понимал потому, что сам всю жизнь был очень счастлив, опять-таки в смысле имения того, что хотелось. Мне даже страшно как-то становится при мысли, что Бог никогда меня не "лишал". Ничего, ни капельки от судьбы Иова. Может быть, это так потому, что Он знает степень моей слабости. Но как же трудно тогда других "учить" быть сильными, призывать к этому.

Ледяная метель на дворе.

Вторник, 3 февраля 1976

Провел вчера около шести часов на [аэродромах] La Guardia и Kennedy в тщетной попытке улететь в Колорадо, куда я должен был ехать на три дня. Из-за погоды (чудовищная гололедица) так и не удалось…

За эти часы делал наблюдения над американской толпой и все не могу их в самом себе "сформулировать". Пожалуй, главное впечатление – или ощущение? – это чего-то "безличного". Конечно, толпа, "средний человек" всегда и всюду безличны, но в Европе за каждым человеком чувствуется "тайна", она как бы просвечивает в выражении его лица, в походке, во всем. И вот именно этой тайны не чувствуется в американце. Мне кажется, что он ее панически боится, не хочет ее, убивает в себе. И что вся американская цивилизация направлена на то, чтобы помочь человеку в этом. Она вся построена и действует так, чтобы человек никогда, по возможности, с этой тайной не встретился лицом к лицу. Это совсем не значит, что американец "стаден". Напротив, та же цивилизация построена на индивидуализме. Она как бы обращена к каждому, но каждому она говорит: смотри, как тебе хорошо и удобно, как все сделано для тебя . И каждый ее принимает индивидуально, для себя , хотя принимает совершенно то же самое, что предлагается любому другому "каждому". Это цивилизация a l'echelle humaine 1 , только l'humain 2 -то тут "асептическое". И вот, ведомо или неведомо для себя, каждый репрессирует в себе тайну , и от этой репрессии – американский невроз. Успех психологии, психоанализа в Америке – от страстного желания "тайну" свести к закону природы, к табли-