Гвидо Препарата - ГИТЛЕР, Inc.Как Британия и США создавали Третий рейх

Такая вот политика «пассивного сопротивления», которая наря­ду с полным коллапсом марки в конце 1923 года ознаменовалась катастрофическим крахом кабинета Куно и окончанием судорож­ной преамбулы Веймарской республики (137).

Как могло случиться, что доллар к ноябрю 1923 года стал сто­ить 4,2 триллиона марок? С тех пор были выдвинуты два объяс­нения этому факту: обвинительное и оправдательное. Англо-­американский обвинительный тезис вкратце сводился к тому, что немцы решили мошенническим путем уклониться от репа­раций, безудержно печатая бумажные деньги; согласно же не­мецкому оправдательному тезису, репарационный гнет, нало­женный Версальским договором, вынудил власти рейха всеми доступными способами изыскивать иностранную валюту, ку­пить которую можно было только за счет истощения запасов драгоценных металлов и прогрессирующего удешевления мар­ки. Утечка рейхсмарки за границу, утверждали немцы, удорожа­ет импорт и, следовательно, приводит к повышению цен: повсе­местный рост цен давит на заработную плату и оклады и вынуждает правительство приспосабливаться к ситуации, сти­мулируя краткосрочные кредиты под высокие проценты, что требовало еще большего увеличения массы платежных средств. Выражаясь словами управляющего Рейхсбанком Хафенштейна:

Фундаментальная причина заключается в безудержном росте текущего (краткосрочного) долга и его превращение в сред­ство платежа за счет дисконтирования казначейских и бан­ковских билетов. Причина такого роста коренится, с одной стороны, в непомерном бремени репараций и в отсутствии достаточных источников дохода для формирования сбалан­сированного государственного бюджета — с другой... Рейх должен каким-то образом существовать, и реальный отказ от дисконтирования и удешевления валюты перед лицом задач, поставленных бюджетом... неизбежно привел бы к хаосу (138).

Британский тезис, если рассмотреть его более подробно, при­писывал каждый взлет внутренних цен и падение марки на мировых рынках раздутым краткосрочным заимствованиям го­сударства, которые, согласно опубликованным отчетам, дейст­вительно стремительно росли за трехлетний период с 1920-го но 1923 год. То, что общество не желало одалживать государст­ву, последнее получало из Центрального банка, который «дисконтировал», то есть авансировал наличность, обеспеченную казначейскими билетами: каждое такое авансирование соот­ветствовало впрыскиванию ликвидности в экономику. Каждый раз, когда банк покупал правительственные облигации, он «трансформировал» эти облигации в «деньги»: отчасти в виде чеков, отчасти же в виде наличности — банковских билетов и звонкой монеты, которые государство же печатало и чекани­ло по заказу все того же Центрального банка. До середины 1922 года общество и рейхсбанк покрывали по половине расхо­дов рейха.

Вот как британский посол в Берлине лорд д'Эбернон описы­вал политику рейхсбанка:

[Управляющий Рейхсбанком] Хафенштейн... хотя он честен и прям, отличается невежеством и упрямством... Хафен­штейн, очевидно, считает, что падение германской валюты никак не связано с гигантским ростом массы бумажных де­нег, и приводит в действие печатный станок, не сознавая ка­тастрофические последствия таких действий (139).

Несмотря на то состояние неопределенности, какое до сих пор характеризует дебаты по вопросу германской гиперинфляции, представляется, что верх одержал британский тезис, который со временем стал общепризнанной догмой: действительно, он прост, правдоподобен, самоуверен и, вопреки мнению д'Эбернона, насквозь фальшив, в то время как аргументы немцев по­стыдно уклончивы и правдивы лишь наполовину.

Достояние Германии в 1913 году оценивалось в 300 миллиар­дов марок (140). Приблизительно треть этого достояния было впустую растрачено во время войны, что в 1919 году поставило Эрцбергера перед невероятно тяжелой задачей сбора налогов, особенно путем обложения капитала, для того чтобы возмес­тить принадлежавшие государству 98 миллиардов марок воен­ного займа, — Эрцбергер потерпел неудачу и заплатил за эту по­пытку жизнью.

Однако этаже попытка породила фундаментальную реакцию, которая вопиющим образом осталась не замеченной германской статистикой и обширной литературой, посвященной этому во­просу, — бегство капитала. В отсутствие надежных цифр многие «ученые» (141) поспешили преуменьшить значение этой эскапады капитала сквозь «западную дыру» (das Loch im Westen), то есть через услужливые банки, предоставившие каналы для экспорта капитала из Германии на западные рынки. Нет, одна­ко, никаких оснований считать ложным предположение о том, что после 1919 года перевод германского богатства за границу был огромным. В 1923 году газета «Нью-Йорк тайме» попыта­лась оценить размер германских вкладов в банках США и при­шла к цифре приблизительно в 2 миллиарда долларов (142), что соответствует приблизительно четверти ВВП Германии в 1923 году, — и это касается только Соединенных Штатов (143). Однако самым крупным реципиентом германских капиталов все это время была Голландия, хотя дополнительными храни­лищами сбежавших из Германии денег были также банки Швейцарии, Норвегии, Швеции, Дании и Испании. Крупней­шие стальные и прочие промышленные магнаты буквально де­монтировали свои предприятия на родине и перевозили их за границу. Из Голландии восстановленные там корпорации путем слияния приобретали в Германии обанкротившиеся кон­церны, которые использовались для сокрытия доходных зару­бежных предприятий, — эти дочерние германские предприя­тия обеспечивали владевшие ими компании с штаб-квартирами в Голландии необходимыми суммами в германских бумажных марках, что позволяло занижать истинную стоимость товаров и обманывать германские фискальные органы, а в это же время материнская фирма накапливала дорогую иностранную валюту, полученную от продажи продукции на мировом рынке (144).

После 1923 года голландская экономика пережила невидан­но бурный рост. Исчез хронический дефицит торгового ба­ланса... С 1920-го но 1929 год перевалка товаров через гол­ландские порты, то есть транзитная торговля с удаленными от моря германскими предприятиями, росла головокружи­тельными темпами — 16 процентов в год... Голландская эко­номика никогда прежде не знала такого бурного процвета­ния, такие темпы роста остались непревзойденными даже во время бума пятидесятых и шестидесятых годов (145).

Долг платежом красен. Голландия выразила свою благодар­ность двадцать лет спустя: в первые месяцы Второй мировой войны, когда еще продолжалась битва за Францию, голландские военные заводы уже начали размещать немецкие заказы, а же­лезные дороги были переданы в распоряжение германских вла­стей — теперь эшелоны из Германии могли доходить до самой французской границы (146).