Гвидо Препарата - ГИТЛЕР, Inc.Как Британия и США создавали Третий рейх

После Бисмарка, вместе с восшествием на престол Вильгель­ма II, в Германии был провозглашен neuer Kurs, и этот новый курс, который в действительности был не чем иным, как про­должением старого, рельефно очертил старую ориентацию и раскрыл смутную среднесрочную цель: коротко говоря — анта­гонизм с Британией, противостояние, разрешаемое мелкими морскими столкновениями, смелая дипломатия, а также непри­крытая торговая и технологическая война.

В мощном потоке научной и учебной литературы, посвящен­ной Второму рейху и Grunderzeit (эпохе основания германской имперской гегемонии в конце девятнадцатого века), ощущается стремление представить Вильгельма II инфантильным фигля­ром и мелким капризным деспотом; многие его катастрофиче­ские решения и поступки приписывали невротическому стыду кайзера за высохшую и атрофированную левую руку. Оставив в стороне эти дешевые квазипсихологические объяснения, ко­торые, слава богу, выходят ныне из моды, стоит по этому пово­ду заметить, что разрушительные тенденции германского ново­го курса были не чем иным, как тревожным признаком сползания к распаду. Как сказал недавно один немецкий исто­рик, Вильгельм II не был творцом германского высокомерия, но лишь самым заметным его носителем (11).

Таким образом, к концу девятнадцатого века в том, что каса­лось экономики, Германия и Америка буквально дышали в заты­лок Британии. Но понимание этого факта британцами отнюдь не исчерпывало дела. Америка говорила на вполне сносном ан­глийском, могла быть «либеральной» и, что самое важное, была, как и сама Британия, островом. Америка не могла представлять угрозы. Немецкий язык настолько же далек от английского, на­сколько близок Вильгельмсхафен к Дувру. Германия была ря­дом, на континенте. Но было кое-что еще.

Морские столкновения...

К концу девятнадцатого века стало совершенно очевидно, что Вильгельм II изо всех сил стремится создать мощный им­перский военный флот. В самой Германии несколько насторо­жились космополиты — социалисты и либералы, — и это было естественно, так как такие действия вели к прямой конфронта­ции с Британией. Но недовольны были и консервативные агра­рии: мощный флот означал открытую торговлю и усиление на­логового пресса. Империя успокоила класс землевладельцев — так называемых юнкеров*

* Имеется в виду земельная аристократия, которая правит, опираясь на бастион земледельческого класса. Слово «юнкер» происходит от древ­неверхненемецкого слова Juncherro — «молодой господин».

— протекционистскими тарифами и принялась наращивать свои военно-морские усилия, востор­женно встреченные подавляющим большинством общества — либералами, католиками, пангерманистами, богатыми собст­венниками и не столь богатыми социалистами из низших слоев общества, короче говоря, всеми, кто в той или иной форме был «националистом»: в то время считалось просто неприличным не испытывать частицы коллективной гордости за столь пора­зительные достижения молодой империи.

Пропаганда, массовые уличные собрания в ответ на германский ура-патриотизм, взвинчивание патриотической лихорадки среди простых британцев, скармливание им порций священной ненависти стали обычным делом для британского правительст­ва и зависимых от него печатных органов: при необходимости этой лихорадкой можно было воспользоваться без всяких допол­нительных усилий (12). Но проникновение Германии в воды Северного моря, а оттуда легкопредсказуемый выход немецкого флота на мировые морские коммуникации — все это вызвало в Британии, мягко говоря, серьезную озабоченность. На этот раз рейх зашел слишком далеко. Он замахнулся на святая святых британского имперского правления, на священный военно-мор­ской флот Британии, на королевский флот, который был инст­рументом всех завоеваний Великобритании с профетических елизаветинских времен, с дней Джона Ди — астролога, картографа, оккультиста и придворного разведчика королевы.

Немцы интуитивно чувствовали: если им удастся дополнить свои сухопутные силы — обладая прусскими дивизиями, самыми лучшими в мире и расквартированными в самом сердце Евро­пы — мощным военно-морским флотом, то ударная сила герман­ских вооруженных сил превзойдет силы Британии.

Затем на первый план выступал вопрос о союзниках. С эпохи Бисмарка немцы осознавали, что, оказавшись зажатыми между «безнадежными» французами и непредсказуемыми противоре­чивыми русскими, они попадут в весьма неприятное положе­ние. При этом всеми силами следовало избегать длительной войны — если ее придется вести — на два фронта. Именно поэто­му Бисмарк никогда не желал полного отчуждения от России. Но помехой на пути к русско-германскому сближению стояли неуклюжие антиславянские интриги австрийского партнера на Балканах: Австро-Венгерская империя оказалась слабым довес­ком рейха, и германский генеральный штаб хорошо сознавал тяжесть этого бремени — и весьма сожалел о нем. «Мы намерт­во прикованы к трупу» — таков был крик души немецких генера­лов всего через несколько месяцев после начала войны (13). Но в то же время Австрия оставалась естественным союзником, поскольку с ее помощью германский контроль простирался до юго-восточных окраин Европы, не говоря о том, что австрийцы говорили на превосходном немецком языке. Та декадентская Вена конца девятнадцатого века, хотя на ее лице уже проступа­ли явственные признаки углублявшегося упадка, была одним из авангардов, если не единственным авангардом «немецкого» ху­дожественного гения — тиглем изобретательности и мастерст­ва, едва ли не равным Парижу, — и это тоже нельзя было сбрасы­вать со счетов.

Австрийцы говорили по-немецки, и пруссаки были убежде­ны, что в любом случае смогут успешно выиграть великую евро­пейскую гонку. Они воображали, что смогут с лихвой воспол­нить военную слабость Габсбургской монархии. Эти надежды были полным заблуждением. Но пока рейх топтался на месте в своей нерешительности, Британия не теряла время.

К 1900 году британцам стало ясно, что рейх действительно сможет выдавить их из мировой политики. Германия может пре­взойти и подавить Британию и, воспользовавшись благоприят­ным (для рейха) — пусть даже и временным — параличом в евро­пейских делах, обрушиться на Францию и вывести ее из игры раз и навсегда, после чего взор Германского рейха обратится к России... Здесь было два варианта: Германия могла заманить Россию в тесный союз, в котором собиралась, естественно, иг­рать доминирующую роль, либо Россию можно было постепен­но подчинить мощью прусских армий. В любом из этих случаев британский кошмар становился не менее страшной явью. Если Россия и Германия объединяются в той или иной форме, то ев­разийское объятие становится реальностью: то есть в самом центре огромного материка возникнет монолитная евразийская им­перия, опирающаяся на огромную по численности славянскую армию и германский технический гений. Британская элита ре­шила всеми силами не допустить такого развития событий, ибо такое потенциальное государственное образование создало бы смертельную угрозу превосходству Британской империи.