Ю Фельштинский - Еще раз о немецких деньгах

Он пролежал несколько месяцев, и я ухаживала за ним как сиделка. После этого мы выехали в Москву и оттуда должны были выехать на Кавказ. Женя получил от партии очень важное назначение. В этот период я познакомилась с Черновым, но я их видела несколько раз у дяди Жени -- Богрова, у которого мы жили. Женя вернулся в Россию с очень малыми деньгами.

Когда произошла октябрьская революция, мы все еще жили у Богрова, и первое время Чернов еще приходил, пока не пришлось ему удрать. Женя после долгих размышлений примкнул к коммунистам и работал усиленно, но болел все время. Нас послали раньше в Калугу, потом в Ростов-на-Дону и в другие места, -- не помню теперь названий городов.

Моя жизнь была очень тяжелая. Я была сиделкой у умирающего. Наконец, я получила разрешение выехать с ним в Крым. Но через несколько дней после нашего приезда Крым заняли белые, и нам пришлось удирать. Не могу описать тебе, какие муки мне пришлось пережить с Женей, который еле держался на ногах, с маленькой дочкой.

После его смерти мне удалось с Сарой пробраться в Одессу и оттуда в Кишинев. Остальное ты знаешь. Единственное, что могу тебе сказать, -- мы никогда не говорили о периоде его жизни в Швейцарии и наши отношения были очень натянуты. И если бы не его болезнь, я не осталась бы с ним ни одной минуты.

Повторяю: он приехал через Англию с Черновым, Сухомлиным и другими членами партии, которых я не знала. С Лениным и Троцким он не встречался. Он всегда был болен, и все приходили к нему.

Я не верю, что Женя встретился с родными во время войны в Варшаве. Я этого не знаю и думаю, что это выдумка. Во всяком случае я рассказала тебе все, что я знаю и что помню.

7. Р. А. Абрамович -- Д. Р. Гольдштейну

4 июня 1958 г.

Дорогой Давид Рафаилович,

Очень признателен Вам за Ваше подробное письмо и за перевод письма Вашей сестры. Для нас, здесь, старых друзей В. М. Чернова, создалось тягостное положение ввиду того, что Ваше повествование о сцене суда оборвалось на ноте, которая оставляет какую-то неясность относительно В. М. ввиду ничем не доказанного утверждения Цивина, что В. М. в курсе всего его дела. Ни одного из участников этого разбирательства, кроме Вас, не осталось в живых. Может быть только тот с.-р. Розенберг, о котором Вы вскользь упоминаете, но которого, по-видимому, Вы сами не знали раньше. Этой фамилии здесь никто не знает, что не удивительно, если это был просто рядовой член заграничной группы с.-р., не игравший никакой роли в партии. Может быть Вы можете вспомнить больше подробностей об этом Розенберге? Ведь не даром же его Бобров пригласил на это разбирательство. По-видимому, он все же играл какую-то роль и считался человеком, достойным доверия. Может быть можете что-нибудь вспомнить?

Еще одну деталь хотелось бы выяснить. Из письма Вашей сестры неясно, кто такой дядя Жени "Богров", у которого они жили. К этому Богрову приходил В. М., следовательно это был человек близкий к партии с.-р. По-видимому, не активный член партии, а сочувствующий, у которого с.-ры бывали. Нельзя ли узнать у Вашей сестры, кто они такие были, находятся ли еще в живых и где? В России?

Неясно также из письма Вашей сестры, когда это было и где это было -- в Москве или в Петербурге? С одной стороны, она говорит, что до прихода большевиков к власти Чернов еще приходил к Богровым, -- следовательно, это должно было быть в Петрограде. Но затем она говорит о том, что Чернову необходимо было удрать, а это уже было весной 1918 года в Москве. Нельзя ли распутать это противоречие?

Во-вторых, в одном месте она пишет, что Женя был болен и потому "все приходили к нему". Кто эти "все"? Т. е., по-видимому, товарищи по партии с.-р. Приходил ли Чернов к нему, если это было в Петербурге и в какой именно период. Или она с Черновым встретилась впервые в Москве в 1918 году, когда большевики были уже у власти?

Еще одна деталь, которая очень важна для выяснения взаимоотношений между Черновым и Цивиным. Когда Черновы приходили к Богровым, был ли в их обществе и Цивин или последний оставался в своей комнате, м. б. лежал больной и в другие комнаты к гостям не выходил.

Вы сами понимаете, почему я Вам ставлю эти мелкие вопросы. Мы имеем еще непроверенное показание первой жены Чернова, с которой он тогда еще жил и которая подтвердила, что она встречала Цивина в Женеве, но что В. М. ей потом, уже в России говорил, чтобы она не встречалась с Цивиным, потому что против него есть нехорошие подозрения. Если это заявление подтвердится, -- с ней мы еще не говорили, -- то тогда возникает вопрос, каким же образом Чернов не то ходил к нему ("все к нему приходили"), не то дружески запросто встречался с ним у Богрова.

К сожалению, очень мало шансов на то, чтобы получить исчерпывающие сведения на этот счет. Однако я хотел бы обратить Ваше внимание на те сведения, которые имеются о Цивине в опубликованных новых книгах об отношениях между немцами и русскими революционерами. В них довольно много места посвящается Цивину: он единственный человек, о котором точно известно, что он брал деньги и сколько он их брал, что делал, куда ездил и т. д. О других группах и партиях или их мнимых и подлинных представителях -- никаких указаний во всей опубликованной литературе нет.

Он с 1915 (примерно мая-июня) стал работать с австрийцами, посещал в Австрии лагеря военнопленных, вывозил оттуда людей, печатал прокламации и т. д. Судя по всем данным, он проработал у них одиннадцать месяцев и получил за это время 140.000 франков. (Представитель Австрии назвал это "скромной цифрой".) Но затем австрийскому генеральному штабу показалось, что Цивин делает русскую революцию слишком медленно, и они его уволили. Но один из его австрийских друзей рекомендовал его немцам, и в августе 1916 г. он перешел на службу к германцам, которые назначили ему жалованье 25.000 фр. в месяц. Но в том самом разговоре, который он имел с представителями германского посольства в Берне, он, рассказывая о своих связях с Бобровым, упоминает, что с Черновым он не говорил, потому что Чернов, по его словам, был здесь (в Женеве) до мая 1916 года, но потом уехал в Россию, и с тех пор он от него не имеет сведений.

Как Вам известно, Чернов никогда до 1917 г. не ездил в Россию, и это явно все было Цивиным вымышлено. Но все же любопытно, что он в разговоре с немцами постарался выгородить Чернова, очевидно, боясь проверки со стороны более дотошных и недоверчивых немцев, которые могли бы его уличить во лжи. А между тем, в том разговоре в июне или в июле 1916 г. (очевидно, до своего увольнения с австрийской службы и перехода на германскую службу) назвал именно Чернова, как того человека, который "в курсе дела". Может быть, он назвал Вам Чернова, потому что действительно сам верил слухам, что Чернов уехал в Россию и потому мог свободно злоупотреблять его именем, не боясь немедленной проверки.