Казимир Валишевский - Петр Великий

В этом много трогательного, также как и величавого; но у медали была и своя обратная сторона. Прежде всего тут была большая доля причуд, что хорошо сознавал сам великий муж. В 1713 г. он писал из Гельсингфорса Екатерине: «6-го месяца адмирал возвел меня в генеральский чин, с чем поздравляю и генеральшу. Странное дело! чин контр-адмирала я получил во время кампании в степях, а вот теперь сделался генералом, плавая по морю». История, сообщаемая Нартовым, встреча Петра с Ромодановским по пути в Преображенское забавно освещает настоящую двойственность, какую ему нравилось создавать между действительностью и своим воображаемым чином и положением. Петр в скромной одноколке, по своему обыкновению, приветствовал самозванного государя, величая его полным титулом: «Mein gnodiger Her Kaiser», но забыл обнажить голову. Ромодановский в роскошном экипаже, окруженный многочисленной свитой, предшествуемый курьером, разгонявшим толпу ударами бича и громким криком: «Сторонись! шапки долой»! пролетел словно вихрь, окинув настоящего государя гневным взором. Час спустя, он вызвал к себе «Петра Михайлова». И, не вставая и не предлагая тому сесть, на него накинулся: «С каких это пор он осмеливается не снимать шапки, приветствуя его?» – «Я не узнал ваше величество в татарском одеянии», возразил Петр. И его величество этим удовлетворился. Он вероятно вспомнил об одном письме, полученном от «Петра Михайлова», вследствие жалобы Якова Брюса и начинавшемся следующими словами: «Зверь! долго ль тебе людей жечь? – И сюда (Петр находился тогда в Голландии) раненые от вас приехали (Брюс, изувеченный Ромодановским). Перестань знаться с Ивашкой (Хмельницким). Быть от него роже драной».

Но вот что гораздо важнее: все это ложное унижение и действительное самоотречение, тут проявлявшиеся, не мешали тому же самому человеку быть относительно народа, которому он, по своему заявлению, служил, ради которого отказывался от всего, которому посвящал всю свою жизнь, быть, не только самым требовательным, – чему еще можно бы найти оправдание, – но и самым безграничным деспотом. Очевидно, служба жертвы приурочивались им к этому высшему идеалу, бесконечно требовательному, обязательному для всех; между тем как ему следовало бы считаться с отсутствием способностей, со слабостями, личным недостатком развития. Но у Петра не было ни для кого снисхождения. Кто не занимал в общем ряду указанного места, не исполнял возложенных на него обязанностей, был изменником, отступником и как таковой лишался защиты закона. Если он владел имуществом, оно отбиралось у него потому, что человеку, никуда негодному, не надо ничего иметь. Из доходов ему выдавалась незначительная доля, а остальное переходило к родственникам, и простого ходатайства последних, представленного в Сенат и им засвидетельствованного, было достаточно, чтобы совершить передачу. Если он находился в возрасте, пригодном для вступления в брак, ему запрещалось жениться, потому что дети, без сомнения, будут походить на него, а «государству таких подданных не надо». В декабре 1704 г. в Москве Петр сам произвел смотр своему штату, боярам, стольникам, дворянам и всем служащим, имеющим какой-либо чин. Рядом с каждым именем, он собственноручно записывал предназначаемую лицу должность. Если человек не соответствовал требованиям выбранного для него места или уклонялся от них, его ожидала гражданская смерть, если удавалось избежать иной.

Был ли свободен по крайней мере человек, поступивший на службу, если исполнял свои обязанности? Вовсе нет! Потому что принцип, во имя которого он призван, требует его всего без остатка: его душу и тела, всех его мыслей и времяпрепровождения до развлечений включительно. И здесь – проявляется во всем объеме, со всеми последствиями сбивчивость представления об идее и человеке, ее олицетворяющем. Существует только одна цель и одна дорога, к ней ведущая; царь идет впереди, надо следовать за ним. Надо делать то, что он делает, думать, как он думает, и веселиться, как он и когда он веселится. Надо обходиться без мостов, чтобы переправиться на другой берег Невы, потому что царь любит совершать этот переезд на лодке. Надо брить себе бороду, потому что у него плохая борода. Надо напиваться, когда он пьян, наряжаться кардиналом или обезьяной, если ему это нравится, богохульствовать, если ему так вздумается, и проводить на следующий день по семи часов в молитвы. В случае сопротивления, ослушания или просто недостатка понимания, если силы не ответствуют стараниям, если отвращение берет верх над желанием повиноваться или просто ум не в состоянии усвоить приказания – виновного ждут палка, кнут или плаха. Объявивший себя «слугой» заносит руку на своего властелина, бьет его или убивает. В марте 1704 г. князь Алексей Баратынский подвергается на торговой площади наказанию кнутом за то, что скрыл несколько рекрутов, которых обязан был доставить; но в том же году Григорий Камынин присуждается к такому же наказанию за отказ принять участие в «славлении».

Противоречие поразительное, но объяснимое. Петр – преобразователь силою; его преобразования носят характер революции, вследствие чего его правление соответствует условиям существования и деятельности, неразрывно связанным во всех странах и во все времена с политическим и социальным положением, определяемым таким образом. С другой стороны, это правление до известной степени еще оставалось данником заветов прошлого: истории, обычаев, нравов. Сам Петр это сознавал. На одной из триумфальных арок, воздвигнутых в Москве в 1721 г. по случаю мира со Швецией, изображение царствующего государя соединено с изображением Иоанна Грозного. Это мысль герцога Голштинского. Дядя одобрил племянника и воспользовался удобным случаем, чтобы подчеркнуть историческую общность, которую его поступки и действия бесспорно ежеминутно подтверждали. Пусть в принципах нет никакого сходства, практика на каждом шагу опровергала теорию. Теория иногда граничила с крайним либерализмом; практика почти всегда оставалась деспотизмом, произволом, розыском, террором. Да, это было правление террористическое, как впоследствии правление Робеспьера, а раньше Кромвеля, только еще с особым отпечатком жестокости, свидетельствующим о его азиатском происхождении. В 1691 г. несчастный политический сообщник Софьи, Василий Голицын, в своем далеком и ужасном изгнании подвергся новому преследованию. Чернец слышал, как бывший правитель предсказывал близкую смерть царя; допрошенный несколько раз, он упорно стоял на своем доносе. По-видимому, доказательства были налицо, однако следствия установили, что послушник никогда не видал изгнанника, не бывал в Яренске, где тот находился в заточении; он выдумал «от безумия» , – сумасшествия, часто встречавшегося как во времена Иоанна Грозного, так и в царствование Петра, – умственного потрясения вследствие постоянного страха перед тайным приказом и застенком. Такая система соответствовала народным обычаям. Народная поговорка ее освящает и одобряет: «Кнут не ангел, а язык развяжет!» Петр в этом был убежден; он был страстный поклонник розыска, любитель ужасного искусства, и собственноручно записывал ход допроса, часто вмешиваясь в него сам. Тогда он входил в мельчайшие подробности, подчеркивая каждое слово, следя за каждым движением. Он призвал к себе во дворец для допроса простого ювелира, подозреваемого в краже драгоценностей, подверг его дважды, и каждый раз по часу, пытке дыбой и кнутом, а вечером весело рассказывал герцогу Голштинскому о своем утреннем времяпрепровождении. Имея к своим услугам целую армию сыщиков и шпионов, он поощрял их усердие, подслушивая под дверями, прогуливаясь между столами во время пирушек, когда обязательные возлияния разгорячали головы и развязывали языки. Около должностных лиц или военачальников, по отдаленности расстояния ускользавших от его непосредственного наблюдения, он назначил комиссаров, контрольных агентов, находившихся с ним в переписке и пользовавшихся весьма широкими полномочиями. Посланному для усмирения бунта в Астрахани фельдмаршалу Шереметьеву приставлен был с этой целью простой сержант гвардии Щепотьев; за бароном Шлейницом, посланником в Париже, следил его канцелярский писец, Юрин. Прием знакомый. Столетие спустя та же история повторяется с Белльгардом, Дюбуа и Дельми, представителями Конвента в лагере Дюмурье.