Казимир Валишевский - Иван Грозный

Встречи в общественных местах требовали меньше этикета и церемоний, но они были очень редки. Знатные люди не ходили в публичные бани, хотя принято было во всех классах мыться ежедневно или, по крайней мере, несколько раз в неделю. Но даже самые бедные дворяне имели собственную баню. Если русский человек чувствовал себя нездоровым, он выпивал рюмку водки, настоянной на перце, и отправлялся в баню. Это было универсальное средство против всех болезней. Только некоторые вельможи обращались к помощи медицины, да и то в редких случаях, так как в то время врачей было очень мало на Руси и все они были иностранного происхождения. Первый врач, приехавший в Россию с Софьей Палеолог, женой Ивана III, был казнен за неудавшееся лечение. Этот случай был плохим поощрением для других. Все же при Иване IV составилась группа врачебного персонала. С немцем Елисеем Бомелиусом соперничали четыре англичанина: Стендиш, Эльмс, Робертс и аптекарь Фринсгем. Но они все вместе не смогли бы заставить русского проглотить пилюлю или поставить себе клистир.

Кроме бань, общественная жизнь сосредоточивалась на пирах, которые устраивались очень часто и были двух родов: частные и коллективные, устраивавшиеся группами, сообща. Последние носили название братчины. Родня и друзья пировали в больше праздники или же по случаю семейных событий – свадеб, крестин, похорон. При дворе пиршества устраивались при венчании на царство, при поставлении нового митрополита, приеме иностранных послов. Вопрос о местах здесь приобретал огромную важность и вызывал споры, нередко оканчивавшиеся кровавыми схватками. Впрочем, считалось признаком хорошего тона заставлять просить занять подобающее высшее место за столом. Ели обыкновенно вдвоем с одного блюда, куски пищи брали пальцами, кости складывали на тарелки, которые только для этого и служили и не сменялись в продолжены всей трапезы. Хозяин раздавал хлеб и соль и посылал более знатным гостям лучшие куски. Количество блюд было невообразимо. Пир продолжался очень долго. Запах чеснока, лука, служивших приправой ко многим кушаньям, гнилой рыбы и спиртных напитков, – скоро пропитывал атмосферу. Все это, в сочетании с непристойностями многих гостей, делало подобные торжества невыносимыми для иностранцев. Случалось, что даже женщин, пировавших отдельно, развозили по домам в бесчувственном состоянии. Если на другой день хозяйка посылала спросить гостью о здоровье, было принято отвечать с намеком на широкое гостеприимство: «Вчера я так весела была, что и не помню, как домой воротилась».

У набожных людей религиозные обряды странным образом примешивались к пирушкам: духовные лица, будучи приглашены и посажены на почетное место, платили за угощение молитвами и разными церемониями – благословением пищи и напитков, каждением ладана по всему дому. Иногда, как, например, в монастырях, на стол ставили ковчежец с «просфорой Богородицы». Во время пира пели церковные песни. В прихожей кормили нищих. Некоторых из них сажали за стол вместе с гостями. В других домах, напротив, пир переходил в оргию. Правила терема нарушались. Представители обоих полов собирались вместе. Музыканты и скоморохи забавляли публику. Звучали непристойные песни.

У крестьян пирушки носили особое название «пиво» , потому что при этом испрашивалось разрешение приготовлять крепкие напитки: пиво, настойки, мед, составлявшие предмет правительственной монополии. Разрешение получали на три дня, а иногда, по случаю больших праздников, даже на целую неделю. По истечении этого срока фискальные агенты опечатывали напитки до следующего праздника.

Братчины назывались также ссыпными. Вероятно, раньше взносы делались зерном, ссыпавшимся в кучу. Эти временные собрания для коллективных попоек, происходивших под председательством выборного старосты, пользовались некоторой юридической автономией, сохранявшейся за ними до XVII в. Споры между участниками их не подлежали общему судопроизводству. Пословица: «С ним пива не сваришь» указывает на характер действий союза. Здесь крестьяне и вельможи встречались на равных. На этих собраниях еще чаще, чем на частных пирах, происходили беспорядки, драки и даже убийства. Поэтому благочестивые люди в них обыкновенно не принимали участие. Пили там без меры. Уже Владимир сказал: «Руси веселие есть пити, не может без того быти» . Радость, любовь, симпатия – целая гамма чувств находила свое выражение в вине. Напивались до полусмерти, чтобы засвидетельствовать свою дружбу гостю или любезному сотоварищу. Ели также до отвала, поглощая щучьи головы с чесноком, рыбные похлебки с шафраном, заячьи почки в молоке и с имбирем. Все это было приготовлено со множеством пряностей, жгло нёбо и требовало обильных возлияний. В большом употреблении были вина венгерские и рейнские, но названия их так искажались, что иногда трудно узнать. Например, под названием «Петерсемена» было известно Peters Simons Wein, рейнское вино, ввозившееся в Россию голландским купцом Петром Симоном. Из французских вин были известны бургундские, между которыми фигурировала романея. Теперь под этим названием известна в русских кабаках красная настойка водки на ягодах. Знали также мальвазию, аликанте и другие сорта испанских вин. Для церковных треб шли только французские вина. Привозили из заграницы водку и уксус в большом количестве. Обычным напитком народа был квас. Итальянец Тетальди говорит однако о другом распространенном напитке, в состав которого входила мука сушеного овса. Напиток этот он называет толокном. Но в русских источниках о нем упоминается только как о пищевом продукте.

Свидетельства о том, была ли привычка к неумеренности очень распространена среди населения, также разноречивы, как и во всем остальном. По словам Дженкина, на Руси царило бы пьянство, если бы даже сам Иван IV ничего не пил. В записках, изданных в 1567 г. в Любеке по поводу предполагавшейся отправки послов к русскому двору, мы находим указания совершенно противоположного характера. В ней рекомендовалось послам воздерживаться от неумеренности в питье, так как пьянство считается в Московии величайшим пороком. Автор записок негоциант, долго живший в Москве. [15]Литовец Михалон, которого можно считать вполне беспристрастным, говорит то же самое, добавляя впрочем, что на Руси кабаки были неизвестны, что не соответствует действительности. По словам Тетальди, в конце царствования Ивана Грозного продажа спиртных напитков была разрешена в Москве только в одном пригороде. О нем, также упоминают Герберштейн, Гуаньино и Олеарий. Название его было Наливки. Посад этот входит теперь в состав города; о нем до сих пор напоминает церковь – церковь Преображения на Наливках. Торговля крепкими напитками, по всей вероятности, сосредотачивалась в этом месте в определенный момент. Между тем другие города пользовались полной свободой открывать кабаки, число которых в интересах фиска все увеличивалось. В этом, как и во многих других проявлениях жизни, обнаруживается борьба мирских интересов со стеснительными правилами морали. В результат происходили компромиссы, вводившие наблюдателей в заблуждение.