Николай Суханов - Записки о революции

– А вот увидим, – вздохнул я в сознании бесплодности такого разговора. Но окончательно довершили мое разочарование мысли и планы Чернова относительно «правых народников». Чернов заявил, что эсеровский центральный комитет открывает с ними переговоры не то о слиянии, не то о союзе.

– Такие попытки здесь уже делались, – сказал я, – но как, собственно, вы мыслите платформу соглашения? Ведь «правые народники», включая сюда большинство эсеров, это сейчас главная опора советской реакции, главные застрельщики в капитуляции, главный тормоз в борьбе за мир. Перед «народническим» Циммервальдом, казалось бы, стоит задача именно расколоть «народников» и изолировать в Совете трудовиков, энесов и примыкающих. Или вы, что же, надеетесь всю эту плесень склонить к Циммервальду?..

Увы! Чернов надеялся именно на это или делал вид, что надеется, будучи не в силах бороться с непреодолимой тягой направо своих товарищей по партийному центральному комитету. Туда же, надо думать, тянул его и Керенский…

Чернов еще долго говорил в защиту «народнического» блока – говорил, напуская на себя оптимизм и самоуверенность, которых на деле не было. Но для меня беседа потеряла уже всякий, по крайней мере практический, интерес. Мы поговорили еще о разных предметах и расстались, напутствуя друг друга хорошими словами, но без малейших надежд стать друзьями и соратниками.

В Исполнительном Комитете Чернов, пококетничав очень немного, всецело примкнул к большинству и вошел в правящую группу, тянувшую революцию к пропасти. Не думаю, впрочем, чтобы Чернов хорошо чувствовал себя в этой группе и играл там благодарную роль. По этому поводу снова приходят на ум параллели с Лениным: два типа, два калибра, две судьбы.

Советские эсеры были, конечно, очень довольны: они не только приобрели себе известного и годного для «представительства» лидера, но даже и «приспособили» его к своему образу и подобию. Соглашения или слияния с «правыми народниками», однако, не состоялось: только поговорили. Но по существу дела оно вполне могло состояться – препятствия были, несомненно, только дипломатического свойства.

Александрович, которому не давали прохода с насмешками по поводу Чернова, махал рукой и крепко ругался вслух, нисколько не стесняясь:

– Ну его к черту!.. Опутали, конечно, – куда ему!.. Да что там: вот Натансон приедет!..

Кроме Чернова в Исполнительный Комитет вступил и будущий «глава всероссийского трудового крестьянства», будущий министр внутренних дел, президент «предпарламента», член сибирской директории и прочая, и прочая… Это – Авксентьев. Он представлял в Исполнительном Комитете центральный комитет эсеров. Он заменил Зензинова или кого-то еще. Впрочем, партийных «народнических» представителей вообще развелось в Исполнительном Комитете невероятное количество: одни заменяли других, но в конце концов участвовали в заседаниях и те, и другие… Что ж поделаешь? Я обращал на это внимание, но советское большинство, подобно английскому парламенту, теперь уже не могло разве только превратить мужчину в женщину.

Знаменитого Авксентьева я почти не знал лично до революции, но достаточно познакомился с ним на деле в 17-м году. Это старый, честный и убежденный деятель эсеровской партии, без сомнения, мнящий себя революционером, социалистом и демократом. Тут никакой хитрости, дипломатии, посторонних мыслей и целей быть не может. Этот симпатичный в обращении человек – можно поручиться – не мог мудрствовать лукаво. По своим убеждениям, направлению, складу – это начитавшийся книг, размагниченный, тяготеющий к «народу», «патриотически» настроенный обыватель. По своим государственным и политическим способностям – это круглый нуль, без сучка и задоринки… Других у эсеров не было. Авксентьев же имел подходящую для «представительства» фигуру и прославленные ораторские таланты: его речи всегда напоминали мне красавиц с обложек и реклам мыла и табака.

Появлением Авксентьева как будто закончилось «конституирование» нашего Исполнительного Комитета (по крайней мере, в заметных глазу частях его) до самого июньского советского съезда.

Насущным и неотложным делом Исполнительного Комитета было упорядочение его организма и его работ. С этим делом ждали только Совещания, которое могло радикально изменить состав центрального советского органа. Но теперь, после того как этот орган был утвержден и пополнен Совещанием, откладывать дело упорядочения работ было совершенно невозможно. И, если не ошибаюсь, это был первый вопрос, который был поставлен на разрешение нового – уже не петербургского, а Всероссийского Исполнительного Комитета, сейчас же после появления новых членов в его стенах.

Исполнительный Комитет, несмотря на наличность (технического и довольно слабо работавшего) бюро, несмотря на энергичную работу многочисленных комиссий, решительно не мог справляться с огромной массой поступавших в него дел. Это было вполне понятно и с непреложностью вытекало как из государственно-правовой, так и из политической конъюнктуры тогдашней России. Я уже писал о том, что Совет, без малейшего сознательного к тому стремления, силою вещей, «стихийным» ходом событий, – все более и более расширял свои функции. Чем дальше, тем больше он становился государством в государстве.

К нему обращалось население по всем делам, со всеми своими нуждами, с требованиями, с частными, групповыми, общественными и политическими интересами. Но к нему же, чем дальше, тем больше, обращалась за всякого рода содействием и официальная власть, всевозможные правительственные и муниципальные учреждения.

С одной стороны, как снежный ком, росли популярность и авторитет Совета среди самых широких городских и деревенских масс. С другой, – не только в эти массы, но и в общественные круги, обслуживающие частные и государственные учреждения, внедрялось сознание действительной силы, реальных возможностей Совета, наряду с сознанием бессилия власти и ее органов.

Официальная правительственная машина, чем дальше, тем больше, в одной своей части за другой, начинала работать холостым ходом. Помимо желания обеих сторон, официальный механизм вытеснялся Советом.

Не только представители нового советского большинства из «высоких» политических соображений, но и я, левый, и мне подобные – в интересах правильной и экономной, необходимой для страны органической работы, в интересах устойчивости права, во избежание дезорганизации – посильно боролись с этим процессом. Но остановить его было невозможно. А между тем Исполнительный Комитет совершенно не располагал такими организационными формами, которые соответствовали бы такого рода политической и государственно-правовой конъюнктуре.