Николай Суханов - Записки о революции

Но все же травля большевиков теперь, можно сказать, уже вышла из моды. Сейчас и пресса, и кадетские митинги, и партийные лидеры плутократии гораздо больше занимались советским руководящим блоком, «звездной палатой», офицальными «Известиями». Крыловская свинья под дубом без отдыха и срока поносила Церетели… В эти дни в Москве состоялся съезд промышленных организаций. Там Рябушинский, буквально задыхаясь от злобы, вбивал осиновый кол в разложившийся и безвредный «полномочный орган демократии». Забыв о всех правилах хорошего тона, он ругался площадными словами на вождей эсеров и меньшевиков, сваливая их в одну кучу с христопродавцами-ленинцами. А на революцию он призывал «костлявую руку голода», которая должна была задушить ее… Это было очень красноречивое знамение времени.

Буржуазия быстро поднимала голову. Ограничиться достигнутым она, конечно, не могла и подготовляла нечто более реальное. Всему этому соответствовало несколько своеобразное поведение «солдата» Корнилова, который ездил в Петербург объясняться с Керенским, фрондировал, давал интервью, видимо подготовляя ликвидацию армейских организаций. Ведь действительная диктатура буржуазии предполагала военную силу в ее руках. Фактический обладатель этой силы, Совет, умирал быстротечной смертью и, казалось, уже не в силах был ею распорядиться. Но армейские организации еще существовали. За них держалась солдатская масса на фронте: они служили ей опорой против генералов, к которым не могло быть ни тени доверия. Но поэтому-то армейские комитеты и являлись боевым вопросом для командиров, преданных телом и душой делу реставрации.

Общие тенденции этого периода были хорошо видны не только из проявлений политической борьбы, но и из «органической работы» третьей коалиции. В условиях растущего голода и бестоварья вел раза два в неделю странные академические словопрения Экономический совет: тут не было не только практического подхода к делу, но не было и постановлений, резолюций – одни доклады и возражения, как в добропорядочном ученом обществе. Между тем потихоньку продолжали подготовлять пресловутую «разгрузку Петербурга», то есть разгрузку его от красного, передового пролетариата и распыление последнего. Такою же никчемной говорильней являлся и Главный земельный комитет, где воз тащили лебедь, рак и щука, то есть бесплодно препирались эсеровские фанатики социализации с кадетскими фанатиками земельной собственности. Никакого движения аграрных дел, никакой реальной подготовки реформы не замечалось по-прежнему.

Наряду с этим возник затяжной конфликт между петербургской городской думой (и не ею одной), и Временным правительством – в лице, главным образом, министерства внутренних дел, руководимого высокоталантливым Авксентьевым. Новое городовое положение (до Учредительного собрания) было проникнуто таким реакционным духом, что даже муниципалы из правительственных партий стали в тупик. «Революционная власть» связывала «коммуну» по рукам и ногам – не только в больших вопросах социального строительства, но и в нудных мелочах. Возникла острая тяжба – совсем как в доброе старое время. Но переговоры и «представления» кончались ничем.

Да это и понятно: ведь городской думой, как нам известно, руководил прочный кадетско-эсеровский блок. Его агенты, «разоблачая» и интригуя, правда, умели открыть поход против продовольственной управы, возглавляемой советским Громаном: с целью развести новую мутную волну вокруг Совета – да еще на почве продовольственной неурядицы – руководители петербургского муниципалитета добились ревизии продовольственной управы и бросили тень на Громана. Это они сделали с успехом и охотой. Но бороться с контрреволюционным правительством у них не могло быть ни охоты, ни сноровки.

Числа 5-го или 6-го (августа) Временное правительство даровало министру внутренних дел право внесудебных арестов. Практически тут ничего нового не было, но дело заключалось в создании нового «революционного права». А 11-го числа снова был ликвидирован центральный орган большевиков «Рабочий и солдат», несколько номеров которого вышло вместо «Правды». Это было безо всякого юридического повода: большевики ныне писали сдержанно и осторожно, соблюдая академический стиль. Ликвидация в административном порядке была произведена просто за резкое противоправительственное направление.

Я упоминал, что кадеты вели упорную кампанию в пользу отсрочки Учредительного собрания. В Совете Министров они, очевидно, без большого труда убедили Авксентьева, что его ведомству не справиться с организацией выборов к 30 сентября. Авксентьев убедил в том же «звездную палату». И созыв Учредительного собрания был отложен на 12 ноября…

В те же дни происходил съезд губернаторов – губернских комиссаров, местных агентов того же Авксентьева. Это почтенное сословие представляли на съезде очень компактные кадетские группы. Они и провели съезд под своим знаком… Известно, что единственной функцией губернских комиссаров было бессильное брюзжание на Советы, при которых они играли роль молчаливых свидетелей, а без которых они были бы жалким игралищем стихий. Но это не меняло их классовых позиций. И они дружно выли о независимости местной высшей власти, которой они не могли создать. А Керенский и Авксентьев, смягчая их сердца, в плоских фразах уверяли, что все образуется и кончится добром в дружной патриотической работе.

Но самое важное за этот период было сделано в области международной политики. 1 августа глава Британской империи король Георг и глава Российской республики гражданин Александр Керенский обменялись дружественными телеграммами, касающимися судьбы их народов: в телеграммах кроме взаимных любезностей они обещали друг другу посылать свои народы на войну «до конца» … Патриотам было принято слушать, а народам… полезно. О войне до конца «советский ставленник» Керенский, известный демократ и социалист, еще не говорил до сих пор публично. Очевидно, это и были ныне «идеалы русской революции» в области международной политики.

А затем началась интересная история о Стокгольмской конференции. В это время к французским социалистам (меньшинству и большинству) присоединилась и британская рабочая партия, постановившая на конгрессе принять участие в «Стокгольме». Это был существенный успех – за отсутствием чего-либо более реального во всей Европе после русского наступления. Вся социалистическая печать трубила об этом успехе. Но тут правители союзных стран и вынуждены были принять решительные меры. Они начали с артиллерийской подготовки: печать выливала на предателей родины невероятное количество грязи и клеветы; официальные лица, вроде Асквита, заявляли, что они не допустят аннулирования всех принесенных жертв по воле неразумных элементов, подлежащих решительному обузданию во имя общественного блага, а услужающие им «социалисты», вроде Тома, убеждали не говорить на конференции, если она состоится, ни о чем, кроме ответственности Германии за войну. Впрочем, и наш Плеханов в эти дни лишний раз запятнал свою память обращением к французскому социалистическому большинству, убеждая его совсем не ехать на конференцию, вопреки уже принятому решению.