Николай Суханов - Записки о революции

Не то чтобы боялись успеха большевиков. Этого не было. Но было другое. У правых, у буржуазных газет это было основой агитации в пользу немедленных решительных репрессий в пользу применения «атрибутов действительной власти» (вспомним золотые слова Гучкова!), то есть в пользу новой корниловщины. У эсеров же и меньшевиков тревога в печати означала действительную боязнь – но не успеха большевистских начинаний, а боязнь новых июльских дней.

Кадетская «Речь» в передовице от 21 октября (!) писала о глубоком кризисе в большевизме; если они рискнут выступить, то будут раздавлены тут же и без труда; но это вызовет реакцию в умах, которая навлечет на большевиков проклятия всех совращенных ими с пути… Сумбурный подголосок, под именем «Отечества», выражался так: «Нет сомнения, что нам предстоит увидеть новую попытку насиловать несомненную волю большинства страны; однако в стране достаточно здоровых элементов, на которые можно опереться, и мы рассчитываем, что на этот раз Временное правительство найдет в себе достаточно решимости, чтобы дать наконец должный моральный и физический отпор не знающему границ анархизму; гроза предстоит, но она, быть может, и очистит атмосферу…» Бульварная «Русская воля» волновалась так: «Просто не верится, что, в то время как бунтари так открыто бросают преступный вызов, власть ходит вокруг да около, собирает сведения и ждет, приведут ли большевики свои угрозы в исполнение или не приведут». «Живое слово», погромная газетка Суворина, выражалась проще: «Немецких агентов надо арестовывать, а не сражаться с ними…» А ее родная сестра «Новая Русь» по поводу «ожидаемых выступлений» взывала: «Русские люди! Нужен человек сильного духа. Когда вы встанете грудью за права России и предложите присяжному поверенному Керенскому передать власть достойнейшему?..»

Все это крики о большевиках в надежде и чаянии Корнилова. В страхе корниловщины и срыва революции писали так. «Рабочая газета»: «Разве не видят эти люди, что никогда еще петроградский пролетариат и гарнизон не были так изолированы от всех других общественных слоев? Разве они не видят, что и среди рабочих и солдат массы не пойдут за ними и что их лозунги способны толкнуть на улицу лишь небольшие кучки разгоряченных рабочих и солдат, которые неминуемо будут разгромлены?..» «Новая жизнь»: «Выступление, а тем более вооруженное, имеющее все шансы вылиться в гражданскую войну, ничего не разрешает и ничего не облегчает; есть только одна партия, которой это послужит на пользу, – это партия Корнилова»… Орган меньшевиков-интернационалистов «Искра» твердила об июльских событиях и их результатах.

Кроме этой печатной и устной агитации появилась серия воззваний от имени партий, от некоторых учреждений и, конечно, от ЦИК. Эти воззвания были все в том же духе: уличное выступление под сепаратным знаменем большевиков сыграет на руку контрреволюции. Одно из таких воззваний было опубликовано и группой мартовцев за несколькими нашими подписями. 18 октября с горячей статьей выступил Горький: «Все настойчивее распространяются слухи о „выступлении большевиков“. Могут быть повторены отвратительные сцены 3–5 июля. Значит, снова грузовые автомобили, тесно набитые людьми с винтовками и револьверами в дрожащих от страха руках, и эти винтовки будут стрелять в стекла магазинов, в людей, куда попало. Будут стрелять только потому, что люди, вооруженные ими, захотят убить свой страх. Вспыхнут и начнут чадить, отравлять злобой, ненавистью, местью за все темные инстинкты толпы, раздраженной разрухой жизни, ложью политики, – люди будут убивать друг друга, не умея уничтожить своей звериной глупости… Одним словом, повторится та кровавая бессмысленная бойня, которую мы уже видели и которая подорвала во всей стране моральное значение революции, пошатнула ее культурный смысл. Весьма вероятно, что на сей раз события примут еще более кровавый и погромный характер… Центральный Комитет большевиков… ничем не подтвердил слухов о выступлении, хотя и не опровергает их. Он обязан их опровергнуть, если он действительно является сильным и свободно действующим политическим органом, способным управлять массами, а не безвольной игрушкой настроений одичавшей толпы, не орудием в руках бесстыднейших авантюристов или обезумевших фанатиков…»

Агитация против «выступления» имела некоторое отражение в низах. Но совершенно ничтожное, не имеющее значения. На нескольких заводах и в мастерских были приняты резолюции против «выступления». То же было и среди верхушек гарнизона. Между прочим, один из броневых отрядов на собрании солдат и офицеров заявил, что он «для предотвращения анархических выступлений и насилий не остановится перед самыми крутыми мерами».

Значительно большее движение было вызвано вне Петербурга, на фронте; оттуда поступало много телеграмм с протестами против выступления и с обещаниями дать отпор. Но это было отнюдь не массовое и не серьезное явление… А вообще говоря, противники переворота в результате своей кампании не могли похвастаться ничем, кроме «спокойного» или «вялого» настроения в районах.

В ответ на эту кампанию большевики только удвоили энергию и продолжали свое дело. В частности, со времени образования Военно-революционного комитета с оружейных заводов различные организации усиленно стали требовать под разными предлогами винтовки, револьверы, патроны и проч. ЦИК издал строгий приказ никому не выдавать оружия без его, ЦИК, разрешения . Как всегда в таких случаях, коленопреклоненный ЦИК, существующий для «поддержки правительства», забыл о существовании правительства, которого дело чуть-чуть касалось. Сейчас было не до «соблюдения форм». Это верно. Но любопытно, кому бы пришло сейчас в голову послушать приказа ЦИК?

Что же, однако, думало и делало правительство? Ведь на него были все надежды! На то ему некогда вручили «неограниченную власть» и даже назвали правительством «спасения революции»…

Мы уже знаем, что о предполагаемых «беспорядках» оно имело суждение в день парламентского выступления Терещенки и окончательного утверждения Военно-революционного комитета – 16 октября. Мы знаем и результаты. Самые решительные меры будут приняты и уже принимаются… Какие меры приняты, простые смертные не знали. Какие меры вообще могло принять наше правительство, также было никому не известно.

Впрочем, тревоги тут не было . Тут царила спокойная уверенность сильной власти. Во-первых, выступление считалось сомнительным, раз уже планы раскрыты. Во-вторых, все эти планы были отлично известны правительству, так хорошо организованному. Начальник штаба округа докладывал главе государства: большевики готовят « демонстрацию протеста против правительства, демонстрация будет носить мирный характер, но тем не менее рабочие выйдут на нее вооруженными». Начальник штаба сообщил о мерах, какие «он намерен принять для предотвращения возможности развития демонстрации в беспорядки…» Меры, очевидно, были очень хороши, так как были одобрены главой государства.